Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Подобные празднества характерны не только для славян. Эпос многих народов содержит предания о пирах и трапезах по случаю военных побед, свадеб или похорон их героев. В эпоху становления государственности такие застолья становились своеобразным общественным институтом, совещанием князя со своими приближенными, дружиной, старейшинами: «Бе бо Володимер любя дружину и с ними думая о строи земленем, и о ратех, и о уставе земленем»^{38}. На таких советах решались вопросы войны и мира, сбора дани с подвластных земель, принимались послы; былинные богатыри именно на пиру вызывались на «службу дальную»^{39}. Торжественная трапеза закрепляла политический союз; так, в 1147 г. Юрий Долгорукий (1125–1157 гг.) дал «обед силен» изгнанному из Киева Святославу Ольговичу в никому еще не известной Москве. Пир мог стать и местом сведения счетов: тот же Юрий в 1157 г. был отравлен в застолье киевскими боярами, а 60 лет спустя рязанский князь Глеб перебил собравшихся у него в гостях своих соперников-родственников.

Кроме «нарочитых мужей», на пир приглашались и прочие люди: в торжественной обстановке князь вершил суд, награждал отличившихся, наделял обездоленных; т. е. в таких условиях верховная власть могла непосредственно и неформально общаться с подданными и должным образом реагировать на общественные настроения, что и отразилось в былинах. Там приехавшему в Киев «поступать на работу» богатырю Илье не надо было являться в какое-либо учреждение, предъявлять документы или заполнять анкету. Он смело шел прямо в «палаты белокаменны» и там уже, за столом, рассказывал о себе, а в ответ на сомнения предъявлял трофеи — связанного Соловья-Разбойника…

Такое княжеское застолье выполняло роль своеобразного государственного органа, где без всяких формальностей решались многочисленные вопросы, а вчерашний «мужичище-деревенщина» и князь еще могли говорить почти на равных. Столкновение мнений разрешалось столь же непосредственно. Древнейшие статьи сборника законов Русской Правды (XI в.) специально предусматривали штрафы для ссорившихся на пиру за удары рогом или чашей. В былинах примирение соперников и единение князя со своей дружиной венчала круговая чаша. Былинный богатырь мог осушить единым духом «не малую стопу — полтора ведра» (правда раскопки в Новгороде показали, что древнерусское ведро было гораздо меньше современного).

В таких условиях отказ князя от устройства освященных обычаем пиров по религиозным соображениям воспринимался бы массовым сознанием не только как отречение от отеческих традиций, но и как разрыв личных отношений носителя власти с широким кругом представителей других социальных общностей. И если принимать помещенное в летописи предание за правду, то слова Владимира о «веселии Руси» говорят не о какой-то особой приверженности к спиртному, а о том, что князь был достаточно умелым и гибким политиком. Он вводил новые законы и порядки, утверждал новую христианскую систему ценностей, но при этом сохранял привычные ритуалы и празднества, укреплявшие его авторитет.

Осуждение пьянства как антихристианского поведения способствовало сохранению его языческой символики, которая благополучно дожила до нашего времени. Именно к языческим ритуалам восходит отмеченная иностранцами манера русских пить водку не прерываясь и до дна. Налитый доверху стакан символизировал дом — «полную чашу» и полное здоровье его хозяина. Современный тост когда-то являлся магическим благопожеланием: московские люди XVI в. пили с пожеланием своему государю удачи, победы, здоровья и чтобы в его врагах осталось крови не больше, чем в этой чаше. Наконец, пить полагалось до дна, т. к. недопитое означало «оставленное» в чаше недоброжелательство.

Традиции ритуальных торжеств действовали не только в княжеском дворце. В городах и селах Руси издревле широко известны братчины, продолжавшие традиции языческих обрядовых трапез. Такие праздничные мирские пиры («братчина Никольщина», «братчина Петровщина», осенние праздники урожая и др.) объединяли и связывали личными отношениями членов крестьянской общины, прихожан одного храма, жителей одной улицы или участников купеческой корпорации. На братчинах «всем миром» варили пиво, закалывали быка. Братчины впервые упоминаются в XII в., когда жители Полоцка в 1159 г. хотели заманить обманом князя Ростислава Глебовича: «г/ начаша Ростислава звати льстью у братыцину к святей Богородици к Старей, да ту имуть и». В более поздние времена такие праздники посвящались, как правило, святым-покровителям, и существовали в России вплоть до XX в.^{40}