Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Организация братчин подчинялась древней традиции: выбирался главный распорядитель — «пировой староста»; он проводил сбор вскладчину необходимых припасов: муки, солода и пр. Под его наблюдением варили пиво или брагу, иногда на две-три сотни человек. Староста не только распоряжался за столом, но и признавался властями в качестве официального лица. Псковская судная грамота (XIV–XV вв.) признает за братчиной даже право суда над ее членами: «А братьщина судить как судьи»^{41} таким образом собрание общинников разрешало бытовые споры и конфликты соседей. К совместной трапезе принято было приглашать бедняков и нищих. Документы свидетельствуют, что еще в XVII в. в «крестьянской ссыпной братчине» могли участвовать помещики, поскольку в допетровское время мелкие служилые люди еще не воспринимали такое поведение как несовместимое с их благородным происхождением.

В XIX в. исследователи, наблюдавшие такие трапезы, считали, что подобные мирские праздники установлены с давних времен «по обетам, данным предками в бедственные для них времена и в память чрезвычайных случаев или происшествий: мора людей, падежа скота, необыкновенного нашествия медведей, волков или других хищных зверей, ужасных пожаров, гибельных ураганов, совершенного побития хлебов»^{42}. Они по-прежнему объединяли родственников и соседей, посторонние туда не допускались.

Новгородские былины с осуждением повествуют о буйном Василии Буслаеве, который

«…со своей дружиною хорабраю,
Напилися оне тут зелена вина
И пришли во братшину в Никольшину.
А и будет день ко вечеру,
От малова до старова
Начали уж ребятя боротися,
А в ином кругу в кулаки битися;.
От тое борьбы от ребячия,
От тово бою от кулачнова
Началася драка великая»^{43}

.

При этом не стоит забывать, что праздники в доме средневекового крестьянина и горожанина во многом зависели от превратностей жизни той эпохи, когда относительная налаженность быта сменялась страшным неурожаем, эпидемией, татарским набегом или не менее разорительным междоусобием. «Резаху люди живые и ядяху, и инии мертвая мяса и трупие обрезающе ядяху, а друзии конину, псину, кошкы… и ини же мох ядяху, сосну, кору липову и лист, кто что замысля; и инии пакы злии человеци почаша добрых людии домы зажигати, кде чюючи рожь…» описывал летописец голодную весну 1231 г. в том же богатом Новгороде^{44}.

«Питию время и мера». Судя по дошедшим до нас документам, Древняя Русь не знала массового и тем более индивидуального пьянства. Потребление спиртного было, по большей части, коллективным действом, приуроченным к определенному времени и подчиненным определенному ритуалу. Что же касается организации продажи питий в Древней Руси, то немногие сохранившиеся источники той поры ничего об этом не говорят. И. Г. Прыжов в своей книге о кабаках на Руси полагал, что у славян с древности существовала корчма — постоялый двор и трактир с продажей спиртного. Однако применительно к территории Руси такое заведение впервые упоминается только в грамоте 1359 г. Профессия его содержателя характеризуется в нравоучительных сборника того же столетия как явно предосудительная в таком ряду; с…или блудник, или резоимец, или грабитель, или корчмит»^{45}, правда, среди христианских святых известен и Феодот Корчемник.

Утверждавшаяся на Руси в XI–XII вв. православная церковь также стремилась регулировать бытовое поведение людей. Языческие ритуалы при этом постепенно вводились в рамки церковного календаря и ставились под надзор духовных властей. Древние праздничные традиции при этом не отвергались, как не запрещалось и употребление вина. Более того, с принятием христианства Русь должна была увеличить и ввоз необходимого для причастия виноградного вина, так что амфоры-«корчаги» из-под него обнаружены археологами в 60 больших и малых древнерусских городах. Высшее и низшее духовенство нередко принимало участие в празднествах и пирах, чтобы не отрываться от своей паствы и освящать события своим авторитетом. В 1183 г. великий киевский князь Святослав Всеволодович (1176–1194 гг.) устроил по поводу освящения церкви св. Василия пир, на который пригласил главу русской церкви митрополита Никифора «и ины епископы, игумены и весь святительский чин и кияны, и быша весели»^{46}.