Государево око. Тайная дипломатия и разведка на службе России

После избрания Станислава Августа королем обстановка в самой Польше и вокруг нее не стала для России спокойней. Обрескову постоянно приходилось сталкиваться с интригами со стороны Австрии и Франции. Министры в Турции менялись с калейдоскопической быстротой, и вербовочная работа русского посла велась бесперебойно. В 1765 г. Обресков, помимо заботы о регулярном добывании информации, столкнулся с еще одной проблемой. Австрия начала решительно склоняться на сторону Франции, а австрийский посол в Константинополе, которого Обресков считал своим другом и союзником, пошел по пути предательства. Переориентация в выборе союзников и противников в политике была делом почти обычным. Но такого резкого поворота в отношениях с Австрией в России не ожидал никто. Пока Россия и Австрия были союзниками, Обресков не скрывал от австрийского посла свою агентуру. Когда же интересы Австрии и России стали расходиться, австрийский посол начал раскрывать агентуру Обрескова и передавать его агентов турецким властям. Екатерина II, разгневанная вероломством Австрии, писала Обрескову: «…вы имеете с дознанным вашим искусством и благоразумием потребить все возможные способы и все ваши силы, чтобы натягуемую австрийским домом тучу обратить на него самого» [549].

Еще большее возмущение и в то же время растерянность в Петербурге вызвало донесение Обрескова о предательской по сути деятельности Рексина, который был послом дружественной Пруссии. Агенты донесли русскому послу, что Рексин ведет в Константинополе секретные переговоры с Портой о заключении военного союза против России. Более того, посол Пруссии намеренно разжигал вражду между Турцией и Россией, описывая насилия, чинимые русскими в Польше. Рексин донес туркам о военных приготовлениях России к войне против Турции, строительстве русскими крепостей на Днестре и т. д. Таким образом, речь шла фактически об измене Фридриха II «Северной системе». Екатерина II приказала немедленно расследовать это «поносное дело».

Панин строго конфиденциально встретился с прусским послом в Петербурге Сольмсом и попросил объяснить поведение Рексина. Сольмс в свою очередь обратился за разъяснениями к Фридриху II. Кайзер, видимо не ожидая такого поворота событий, уверил русскую сторону, что подобные действия Рексина невозможны. Но Обресков прислал Панину копии документов, которые Рексин передал султану. Фридриху ничего не оставалось, как заявить, что он не давал таких директив своему послу и Рексин никогда не сообщал ему о подобных своих действиях в Константинополе. Такие объяснения не могли удовлетворить Петербург. Панин справедливо полагал, что маловероятно, чтобы Раксин мог так открыто изменять своему кайзеру.

Вскоре было получено подтверждение информации Обрескова из другого источника. Английский посол в Турции Гренвил направил письмо своему коллеге в Петербурге лондонскому посланнику Макартнею. Письмо было перехвачено агентами русской дипломатической разведки и перлюстрировано. В письме Гренвил подробно информировал Макартнея о деятельности Рексина против России. Фридриху II ничего не оставалось, как признать вину Рексина. Король заявил, что Рексин, видимо, был кем-то подкуплен, поэтому будет отозван, а затем казнен. Опытный дипломат Панин прекрасно понимал, что Рексин исполнял директивы Фридриха. Об этом он прямо написал Обрескову и просил его впредь быть осторожнее, «…дабы иногда разновременно или излишнею откровенностью не компрометировать собственные ваши каналы» [550]. Полученный русской дипломатической разведкой урок пошел на пользу. Панин понял, что агентурой делиться нельзя даже с друзьями.

Между тем политическая напряженность в Юго-Восточной Европе нарастала. Польская проблема все больше упиралась в диссидентский вопрос. В декабре 1767 г. от Крымского хана в Константинополь поступила информация о том, что Россия готовиться к войне с Турцией. Хан обосновал свои сведения тем, что русские захватывают польские области. На самом же деле речь шла о территориях, на которых давным-давно находились русские войска. Получив информацию хана, рейс-эфенди потребовал от Обрескова обещания, что войска будут выведены после окончания сейма. Обресков, по его словам, не усмотрев в этом требовании ничего несправедливого, согласился. Позднее Панин сочтет этот поступок Обрескова ошибочным.