Государевы конюхи

— С чего бы вдруг? — удивился батюшка. — Клады-то хоронят в войну или в иное ненадежное время. Теперь же в государстве мир и покой. Вон поляков уму-разуму научили…

— А шут его разберет, — не желая поминать в поповском доме черта, объяснил Стенька. — И послал он человека, и тот закопал, и примету поставил, медвежью харю на дереве, но тот человек вором оказался и вздумал тот клад вынуть. Ну, мы и хотим его на горячем прихватить.

— Что ж тот боярин кому попало доверяется? — спросил отец Кондрат.

Это был уже второй разумный вопрос, однако Стенька, высоко воспарив мыслями, не придал значения скромным замечаниям батюшки.

— А тот человек к нему подольстился.

— Вот так-то и бывает промышлением Божьим, — молвил отец Кондрат нравоучительно. — Один клад хоронит, а другой его из земли вынимает!

— Чтобы клад взять, тоже потрудиться нужно, — возразил Стенька. — Мало того что кладовую роспись сыскать, так еще догадаться, что в ней сказано! Тот, что роспись делает, тоже, поди, не дурак — открыто писать. Мне сказывали — иной человек, в ту бумажку уставясь, и пять лет, и десять в земле ковыряется!..

— Погоди! — воскликнул отец Кондрат. — У меня ж тоже кладовая роспись имеется! Погоди, погоди… Я в книжицу ее заложил…

И сам же себе, опасаясь разбудить семейство, прошептал «тс-с!..».

Книги в доме у священника имелись, и в огромном количестве — не менее двадцати! Частью с Печатного двора, частью — рукописные, но так отчетливо, что лучше всякой печати, были они увесисты, иную лишь двумя руками и поднимешь. Перелистать всех — это была немалая морока. Тем более что бумажек в них батюшка понавтыкал видимо-невидимо, обрезы книг прямо топорщились исписанными клочками.

Отец Кондрат привлек к поискам Стеньку, и действительно, перерыв восемь томов, из девятого они вынули искомый клочок.

— Вот он, вот он, голубчик! — Батюшка расправил бумажку и внятно прочитал: — «От овина на восток, где дубовый старый пень, от того пня к яме овинной девять аршин».

— А как это к тебе, отче, попало? — спросил Стенька. — И что там за пнем могло бы быть?

— Божьим промыслом! — торжествуя, отвечал батюшка. — А что — это теперь лишь Господу ведомо. Ты Илью Могутова знаешь?

— Как не знать!

— А отца его, Панкратия, помнишь?

— Так он же когда еще помер!

— Да уж лет шесть, поди… Да царствие ему небесное, не о том речь! Он когда женился, к жене жить перешел. Ее родители скончались, а потом по соседству у них чей-то дом загорелся. Ветер — в их сторону! Того Панкратия женка затрепыхалась — кинулась первым делом образа выносить. А из-за образа бумажка выпала. Баба думала — может, что важное, подобрала и потом, как беда миновала, мужу отдала. Он тоже грамоте не обучен, мне принес. Я прочитал и говорю — поклажа-то поклажей, да мало ли на Москве овинов! Найти ты все равно ничего не сможешь.

— Погоди, погоди, батюшка… — забормотал Стенька. — Стало быть, ты взять тот клад и не пытался?

— Ну, коли тебе угодно, чадо, я завтра же и начну все московские овины обходить да пни дубовые искать! — шутя отвечал отец Кондрат.

— Все и ни к чему! Давай соображать, батюшка. Бумажку-то, чай, Панкратьевой жены родители за образа сунули, чужой не стал бы. Так? Стало быть, они и клад схоронили!

— Да какой там у них клад? — удивился священник.

— Погоди, погоди! — Стенькина голова работала как никогда стремительно, и мысли рождались четкие, поразительно разумные. — Илейке Могутову тридцати, поди, еще не набежало. Стало быть, лет тридцать назад тот Панкратий женился и к жене жить пошел. А после пожара он на прежнем месте поселился?

Отец Кондрат призадумался.

— Нет, свет. Вот теперь как припоминать начинаю, так и выходит, что после пожара-то он к нам в слободу перебрался! А где ж он раньше-то жил?.. А?..

— А где бы ни жил — туда добежать можно и поискать того места! Ведь ты подумай, батюшка! Коли пень у них был приметой, стало быть, пень в таком месте торчал, откуда его выкорчевывать никто не собирался! И от пня овин видно было! Это что может быть? Это может быть такая московская окраина, которая уже почти с лесом смыкается!..

— И точно… — Отец Кондрат был несколько озадачен простотой розыска.

— Стало быть, у тебя, батюшка, сундук серебра имеется, а тебе его взять лень! — завершил возбужденный Стенька.

— Да тихо ты, нишкни… Откуда у Могутовых сундуки с серебром?..

— Сейчас-то, разумеется, сундуков у них нет. Но ведь что-то же там закопано! А что, коли не деньги? Что еще прячут и для памяти кладовую запись составляют?

— Слыхивал я, и жемчуг находили, и посуду медную, и образа в дорогих окладах.

— А ты бы, батюшка, деньги взял, а от жемчуга отказался, что ли? Его же любой боярыне на вес продать можно, для мастерской палаты!

— Не дели шкуру неубитого медведя, Степа, — предупредил отец Кондрат, но предупредил как бы для порядка, а в душе он, чувствовалось, уже вооружился лопатой для поисков того клада.

— Значит, завтра же я до Могутовых добегу и разведаю, откуда они к нам в слободу перебрались.

— С Божьей помощью, — добавил отец Кондрат. — А я тебя еще и благословлю спозаранку.