Государевы конюхи

Масленицу Стенька и любил, и недолюбливал. Уж больно много было с ней хлопот — и без того на Москве пили немало, а тут, накануне Великого поста, многие норовили напиться впрок, что и кончалось плачевно: иной в драке получал поленом по лбу, иной, десятка шагов не дойдя до дому, падал в сугроб и замерзал насмерть. Всякого рода ворье ликовало — когда по улицам и торжищам шатаются толпы подвыпивших и безалаберных москвичей, при небольшом везении на весь остаток зимы себя обеспечишь…

А куда несутся, малость протрезвев, обиженные и осиротевшие? Да в Земский же приказ!

Понедельник выдался не слишком суетливым, и вечером Стенька положил на следующий день добежать до двора Ивашки Шепоткина — не век же он будет по чужим клетям прятаться, да еще с женкой! И что за баба, когда она на Масленицу у себя дома блинов не заведет? Стенька даже вздумал взять с собой пристава Никона Светешникова — вдвоем сподручнее добиваться, куда подевались мнимый купчина Рудаков и неотесанный детина Нечай!

Но во вторник Стенька вышел на торг, походил, потолкался, съел дармовой гречишный блин — и проникся отчаянной завистью. Вся Москва гуляла — один он при деле состоял! Подумав, что один день ничего уже не изменит, что и правые, и виноватые — все сейчас пьют, гуляют и забавляются, Стенька решил хоть сбегать на реку, поглядеть бои. Благо бежать было недалеко.

И попы в церквах, казалось, норовили поскорее управиться — сразу после утренней службы народ хлынул к Москве-реке.

Шли семьями — хозяин с хозяйкой, чада с домочадцами, особенно выделялись нарядные девки на выданье. Для них потеха была особо волнующей — молодцы, что схватывались биться, казались наикрасивейшими, и сердце замирало при мысли, что и жених будет таков же! Шли все — и старухи с клюками, и молодые женки, многие, невзирая на морозец, с младенцами на руках. Пропустить мужскую потеху — это было немыслимо.

На расчищенном льду с утра шли приготовления к первому сегодняшнему бою. Хорошо, ночью выпал снежок, присыпал кровавые пятна. Расквашенный нос — вроде и невелика беда, а с головы до ног окровянит, еще и соседям достанется.

Приходилось сообразовываться с тем, что сам государь и его приближенные захотят потешиться боями. Место поэтому выбирали между Тайницкой и Благовещенской башнями, смотревшими на Москву-реку. Сверху, с башен, как раз все отлично видно. А коли государь захочет разглядеть бой подробно — о том предводителей стенок нарочно известят, и их даже искать не придется, потому что они сами на видном месте торчат. Прибегут молодые стольники и всякий мелкий дворцовый чин, разгонят простой народ, и на санях, посреди которых нарочно устроено высокое сиденье, прибудет сам Алексей Михайлович.

По расчищенному льду провели черту и присыпали золой. На этой черте, боевой, полагалось сходиться двум стенкам. Другие две располагались — каждая саженях в десяти от главной, назывались они — потылье. Если одной стенке удастся вытеснить другую за потылье — бой выигран!

И еще несколько боев состоится тут же — пока не ударят церковные колокола, созывая к вечерней службе. Тогда возбужденные зрители сойдут с утоптанных мест и побредут к ближайшим храмам.

Время было начинать — уже и бойцы-кулачники тех двух стенок, которые должны были сразиться первыми, спустились на лед, каждая ватажка в три десятка человек — особо, и выпроваживали на берег увязавшихся следом и норовящих устроить свое сражение парнишек. Стояли они кучно — до поры, чтобы противник раньше времени не догадался, кем сильны чело и крылья.

По обоим берегам, словно бы и в толпе зрителей, стараясь слишком не выделяться, стояли записные бойцы, похвалявшиеся тем, что еще не решили, на чьей стороне выступить. Иной купец, немало поставивший на свою стенку и при начале боя совсем Божий страх и стыд потеряв, хватал такого хитреца за плечи и рукава, сулил деньги неимоверные. Коли удавалось сговориться — били по рукам, и надежа-боец, как его теперь называли, торопливо сбегал вниз, стягивал с головы шапку, складывая ее нужным образом и закусывая. Он влетал в третий ряд терпящей бедствие стенки, чтобы в нужный миг прорваться вперед, разметать противника на обе стороны и, пробивши вражескую стенку и обеспечив победу своей, тут же возвращался назад.

Стенька, покрикивая, проложил себе дорогу к хорошему месту — на крутом берегу, чтобы сверху видеть все тонкости боя. И тут же его обступили шумные люди, тут же принялись показывать руками, называя знакомых бойцов поименно. Бабы и девки пока еще негромко ахали да перешептывались, но Стенька знал, какой они в нужную минуту подымут визг.

Он посмотрел направо — там была стенка, которую возглавлял молодой Трещала. Этого бойца Стенька признал сразу. И тут же вспомнил всю ту ересь, которую незадолго до Масленицы плели знатоки в приказе: Трещала-де пьет не просыхая, сам сделался пьянее вина, Трещала-де бойцов растерял, Трещала-де против Одинца не устоит…