Государевы конюхи

— Послушай, куманек, — подумав, сказала Настасья. — Расскажи-ка ты нам все это еще разок! Мы с тобой покумились, и ты на мои грубые слова не обижайся. Начни-ка ты сначала. Как знать, может, и сумеем мы отыскать эту твою душегрею. Может, и того, кто ее пропил или заложил, найдем. У нас, зазорных девок, всюду есть такие ниточки, за которые потянуть можно…

— Да ведь рассказал же!

— А ты вдругорядь!

— С другого конца, — надоумил Юрашка. — Ты нам про того Родьку пьяного толковал да про убитую Устинью. А ты про себя — как ты-то в это дело ввязался?

— Как ввязался?.. Да мне, коли я Родьку из-под плетей не вытащу, на конюшнях не бывать! — честно признался Данилка. — Я ж его под плети подвел — мне и вызволять!

— Стало быть, Москвы не зная, денег ни полушки не имея, пошел Родьку своего спасать?! — изумился Юрашка. — Ну, княгинюшка, знатного ты себе кума отхватила! Таких кумовьев за деньги показывать можно!

— Молчи, страдник! — С тем Настасья встала, подошла к вскочившему со скамьи Данилке и взяла его за плечи. — Лет-то тебе сколько?

— Восемнадцать… наверно…

— И откуда ты такой взялся на мою голову? Ты ведь не здешний, признайся!

— Из Орши мы.

— Тот полон, что после мора в Москву пригнали? Шляхтич, что ли?

Данилка кивнул.

— А что ж по-русски так ловко чешешь? — не поверил Юрашка.

— Мы — русская шляхта, православная.

— Это как же?

Данилка пожал плечами. Он и сам не мог объяснить — как. Но только русские шляхтичи Орши, Смоленска, Минска и прочих мест, где ему доводилось жить с семьей, заметно отличались от тех московских дворян, на каких Данилка нагляделся в Кремле. Больше всего его поразило, что дворяне сабель не носят, даже той недлинной и легонькой карабели, без которой шляхтичу в люди выйти — все равно что без штанов. И, стало быть, московский дворянин не мог при нужде защитить своей чести так, как это сделал бы самый захудалый шляхтич — отсюда и вечный лай с тасканием за бороды перед Красным крыльцом…

— Ну, Бог с ней, с шляхтой, — решила Настасья. — А теперь рассказывай, свет, как ты своими силами розыск вел!

— А так и вел…

И Данилка поведал, как его смутило ночное молчание сторожевых псов на протяжении всей улицы, как он ходил к дому Устиньи да спугнул странного вида девку с посохом да как за той девкой гнался…

— Шуба, говоришь, была богатая? — переспросила Настасья.

— Богатая.

— А скажи-ка, куманек, девка та часом не прихрамывала?

Данилка возвел глаза к закопченному потолку.

— Нет, вроде не прихрамывала, но очень уж упасть боялась, — наконец молвил он.

— Что, княгинюшка? — забеспокоился Юрашка. — Что, свет? Догадалась?

— Погоди, не стрекочи… — Настасья все еще не сняла рук с Данилкиных плеч и глядела ему в глаза так, словно там, на донышке, сохранилось лицо той странной девки. — Говорила мне Марьица…

— Марьицу позвать?

— Нет, не зови. Я все и так помню. А что? Дай-ка сбегаем да и проверим!

— Прямо среди ночи? — удивился Данилка.

— Дело такое, куманек, что и среди ночи людей поднять стоит.

— До рассвета-то обернемся? — деловито спросил Юрашка.

— А тут и бежать недалеко. Ступай, куманек, одевайся!

Данилка послушно шагнул к дверям, да обернулся, как бы приглашая Настасью с Юрашкой следовать за собой.

И увидел такую картину — рука Настасьи уже лежала на Юрашкином плече, и он уже почти обнял Данилкину куму, и, видно, собирались оба скоренько поцеловаться, да вот помешали им!..

— Ступай, ступай! — нимало не смутившись, махнула свободной рукой Настасья. — А мы за тобой!

Данилка выскочил во двор и побежал к крылечку.

Много за эти дни стряслось непонятного, однако сейчас его волновал лишь один вопрос: как же это стряслось, что Настасья в зазорные девки угодила? С ее-то красой, с ее-то норовом?

— Что Настасьица? — спросила Федосья. — Все обговорила?

— Мы сейчас ненадолго со двора пойдем, — отвечал Данилка, торопливо одеваясь. — А потом вернемся.

Он натянул ставший уже узковатым тулупчик. И снова распущенный чуть ли не до подмышки рукав смутил его.

— Погоди, крестненький, — велела Федосья. — Скидывай эту лопотину! Есть у меня для тебя получше шубейка.

— И сапоги! — добавила Авдотьица. — Мне-то мой новые купил, а старые мои ему впору будут. Чего ж по снегу-то в лаптях?

Данилка посмотрел на статную, крупную девку и поверил — да, должны быть впору, велики бы не оказались…

— Шапку еще у меня купчишка забыл, — добавила Марьица. — Хорошая совсем шапка, надорвано только, ну да зашить можно. Раз ты конюх, то шить, поди, умеешь!

Данилка смолчал.

Конюхи-то сбрую чинили, и весь швейный приклад у них для этого водился, да только кто ж пустит к такому делу парня, приставленного к водогрейному котлу?

— Так я сбегаю, — предложила Авдотьица. — Я ж тут рядышком живу, я живо!

— К моим загляни, — попросила Марьица. — Спят ли? И скажи бабушке, чтобы шапку дала.

— Так это ж мне какой крюк?!

— Беги, беги, ноги у тебя длинные! — напутствовала Федосья. — А ты, миленький, садись да ешь.

— Настасья ж с Юрием, не знаю, как по батюшке… — Данилка что-то не смог назвать самоуверенного, но во всем покорного Настасьице парня Юрашкой.