Помещик лишался своего имения не только за «нетство», злонамеренное уклонение от службы, но и за бедность – «худобу». Для Поместного приказа, по замечанию Рождественского, бедность была пороком. Пороком считалось не бедность собственно, но крайнее обнищание. Помещику, успешно хозяйничавшему на маленьком наделе и добывавшему с него, хотя бы и с крайними усилиями, средства на коней, лук с колчаном (саадак) и, если не на полный доспех, то хоть на военное платье (тегиляй), был расчет помочь, увеличив его поместный оклад. Но помещику, совершенно опустившемуся и обнищавшему, не имевшему вооружения и лошадей, прирезка поместной земли не пошла бы впрок. В 1631 году во Владимирском уезде правительство совсем отбирало у таких дворян земли: «поместье-де у него взято и отдано в раздачу за то, что он за бедностью не служил». Большей частью, однако, у захудавших дворян так же, как у старых и увечных, правительство отбирало только часть поместья и, освобождая от более трудной полковой службы, для которой требовалось лучшее вооружение и запасы провианта, переводило их в гарнизон, в «осадную службу». По Уложению 1649 года, старые и увечные по общему правилу должны были служить, вместо полковой, более легкую «городовую, осадную службу». «Служба худа, – заявляли окладчики о некоторых детях боярских, – да и на службу на срок не приезжает и со службы до сроку съезжает, поместье за ним пусто, крестьян нет; от службы отбыл, на дальних посылках не живет и вперед служити нечем, поместьишко пусто; стар и увечен, без зубов и без ноги, а за ним один бобыль, и ныне его, – решали окладчики, – с полковую и с ближнюю службу не будет, а служить ему осадную службу». На периодических смотрах обыкновенно несколько человек переводились в гарнизон, и им оставлялись ничтожные участки земли: «за худобу велено им служити осадную службу, а поместий за ними учинено по 20 чети, а что у них будет сверх 30 чети лишку, и то у них отписати на государя и в раздачу раздати»[136]
.Когда дворянин или сын боярский не мог нести ни полковой, ни осадной службы, правительство отставляло его от службы, но не лишало всего поместья, выделяя часть поместья
Давая прожиточные поместья малолетним сыновьям служилых людей, правительство руководствовалось уже не столько гуманными соображениями, как в тех случаях, когда оно обеспечивало бездетных вдов и девиц, сколько государственным расчетом. Прожиток недоросля был столько же пенсией, как и средством к воспитанию нового поколения служилых людей. Воспитанный на прожиточном поместье недоросль, достигнув совершеннолетия, «посев на службу», с него начинал служить. Недоросль, с этой точки зрения, как будущий служилый человек, имел больше прав на получение пенсии-прожитка, чем его мать, вдова. Поместье записывалось за матерью и сыном вместе, причем мать признавалась владелицей его, как воспитательница сына; в некоторых писцовых книгах владельцами поместий записывались недоросли, имевшие 7—10 лет. Необходимость разграничивать права детей и матери, говорит Рождественский, являлась тогда, когда недоросль достигал совершеннолетия и его прожиток превращался в служилое поместье. Правительство избегало в таких случаях выделять матери особые участки земли, стремясь к тому, чтобы ни один участок не уходил от обязанности службы; оно воспользовалось семейными отношениями и нравственную обязанность сына содержать свою мать превратило в законное требование, а именно: обязало недоросля, достигшего совершеннолетия, «мать кормить со своего поместья до живота, и сестер, вскормив, выдать замуж».