Государи и кочевники

— Он много всякого видит! — неожиданно дерзко ответил Кеймир. — Он видит, как ты последнее у народа берёшь. Он видит, как народ возле твоих кибиток на коленях стоит, муку, пшеницу просит. Почему молчит твой слуга об этом?! Он видит у меня твоих батраков, сбежавших от тебя, потому что ты заморил их голодом, не заплатив ни одного тюмена. Что ж он об этом не говорит, шайтан! — Кеймир с ненавистью взглянул на Кията и направился было прочь, но Карелин остановил его за рукав:

— Постой, постой, пальван… Ну-ка садись.

Кеймир сел с краю на топчане. Кият-хан отвернулся от него. Карелин сказал:

— Кият-ага, смените гнев на милость. Я был в гостях у Кеймира и знаю теперь, как он живёт со своими людьми. Бедно живут огурджалинцы. В тряпье ходят, редко досыта едят. Вам следовало бы подумать о них. Вы говорили, что желаете, чтобы имя ваше упоминалось народом в седьмом поколении. Ну так заботьтесь о народе, иначе он вас забудет.

— Они ненасытны, — мрачно отозвался Кият. — Им сколько ни дай, всё съедят, а потом ещё обворуют.

— Ну ладно, ладно, Кият-ага. Овцы твои живы, никуда не делись. А что касается шерсти — она отрастёт, — урезонил старика Карелин.

— Тут мы с ишаном посоветовались, — сказал Кият, — и решили Огурджинский Саньке подарить. За убытки, какие он понёс от пропажи сетей и рыбы.

— Но вы уже подарили этот остров Кеймиру! — изумился Карелин.

— Фирман на это не составляли, так просто отдали, — пояснил Кият.

И Карелин понял: даря Герасимову остров, Кият хочет избавиться от опасного ему Кеймира. Подумав, сказал:

— Ну а ты, Александр Тимофеевич, чего молчишь? Чего кроткой овечкой прикинулся? Сопишь себе в нос, талаги строчишь, будто тебя разговор и не касается!

— Да мне ведь что, Григорий Силыч, — с притворным смирением улыбнулся купец. — В народе говорят: дают — бери, бьют — беги. Возьму островок, коли подарят.

— А туркмен с острова куда денешь?

— Был и о них толк, Григорий Силыч…

— Ну вот что, Саня, ты со мной не хитри. И пальвана не обижай. Будешь платить островитянам!

— Да уж сколько заработают, столько и получат.

— Э, нет, голубчик, — возразил Карелин. — Давай сладимся так. Будешь платить им, как своим приказчикам и музурам платишь.

— Да вы что, Григорий Силыч! Разорюсь ведь!

— Ничего, ничего. Кеймиру — шесть рублей в год, как старосте. Жене и сыну — по три рубля. Остальным сдельно, но не менее полутора рублей. Скот Кията не трогай — пусть пасётся, бахчи тоже не разоряй, пусть люди пользуются арбузами, дынями…

Кият-хан слушал Карелина и согласно кивал.

Закончив талагу об откупе рыбных култуков, Санька взялся писать договор о безвозмездной отдаче острова Огурджинского купцам Герасимовым. Когда стемнело и ханы стали прощаться, Карелин спросил Кеймира, есть ли у него место для ночлега. Если нет, пусть устраивается в его палатке. Пальван ответил весело:

— Спасибо тебе, урус-хан. Хороший ты человек. Теперь пойду к другим своим друзьям.

Следовало плыть в Балханский залив и оттуда совершить поход на вершину Дигрем, но задерживал Кият. Составлялась петиция Николаю I и собирались подписи. Тем временем обстановка под Астрабадом, судя по разноречивым слухам, усложнялась. То проносились вести о том, что шах поехал на охоту и его нечаянно застрелили, то поговаривали, что он стоит с войском в Кельпуше и ждёт только ухода русских парусников. Шли толки и о хивинцах. Дескать, захватили они у иомудов караван из двух тысяч верблюдов: товары увезли в Хиву, а людей перебили. Карелин верил и не верил этим слухам, но нисколько не сомневался, что здесь, на диких просторах Каракумской пустыни, может произойти всё, что угодно…

Неожиданно для всех в Гасан-Кули приехал с отрядом Алты-хан. Гокленцы расседлали лошадей неподалёку от русского лагеря и потянулись к палаткам. Но Алты-хан приехал не для знакомства с урусом. Он увёл свой отряд от хивинцев и привёз фирман Хива-хана. Прочитав ультиматум, Кият тотчас созвал своих близких на совет. Пригласил и Карелина. Войдя в куполообразную мазанку, начальник экспедиции увидел самого Кията, Махтумкули-хана, Алты-хана, Кадыр-Мамеда и ещё нескольких предводителей прибрежных родов. Сидящие уже ознакомились с письмом хивинского владыки, бранились и качали головами.

— Вот, Силыч, — начал Кият-хан, — послушай, какими лепёшками нас потчует хивинец. — Он подал свиток Абдулле, и тот перевёл написанное. Угроза заключалась в том, что «…если иомуды не прогонят от себя неверных урусов и не признают над собой власти Хивы, то Хива-хан придёт на Атрек и Челекен со своими храбрыми воинами, побьёт мужей, а с девушек снимет нижнее платье…»

— Достойно ли владыке писать такие слова! — возмущённо сказал Кият, когда Абдулла умолк, закончив перевод. — Или Аллакули думает — у него в царстве девушек нет? Не лучше ли ему подумать о сохранности своего гарема! Мы написали ему, Силыч, такой ответ — подавится, если прочитает! — Старец мстительно засмеялся и вновь обратился к Карелину: — На тебя вся надежда, Силыч… Передай нашу 80 просьбу своему государю. Нынче мы соберём старшин, устроим той и принесём тебе прошение…