Государи и кочевники

Чтобы удостовериться в точности сказанного, сердар разбудил Якши-Мамеда, и вместе они отправились к реке, откуда просматривалась низменная местность далеко на восток. Действительно, далеко-далеко, там, где звёздное небо соприкасалось с землёй, виднелись огоньки. Они то вспыхивали, то гасли, и когда сердар прислушался, то уловил: оттуда доносятся еле внятные звуки. Якши-Мамед сидел на коне рядом и тоже прислушивался к устрашающей ночи.

— Как бы не ошибиться, Якши, — озабоченно проговорил сердар. — Может, это не костры, а факелы скачущих каджаров? Если так, то надо действовать.

— Сердар, приказывай — что делать, — поспешно отозвался Якши-Мамед.

— Упаси нас от всех зол и бед, милостивый, милосердный! Кажется, нельзя терять ни минуты, — с тревогой вымолвил Махтумкули-хан и повернул коня к аулу. Уже на скаку, когда въезжали в аул, крикнул: — Поднимай всех людей на ноги! Детей и женщин — в киржимы и подальше от берега! Джигитов — на коней!

По аулу понеслись крики, возвещающие о близкой опасности. Не прошло и минуты, как засуетились, забегали атрекцы. Мужчины и юноши кинулись к лошадям, женщины и дети, хватая на ходу самое необходимое — чурек, кавурму, тунче, одежду, — побежали от кибиток, через бахчи, к Чагылской косе. Бежали молча. Лишь изредка слышались озабоченные голоса женщин: не отстал ли кто из детей. А когда сели в киржимы, тут и сам шайтан не стал страшен! Подняли паруса, отплыли от берега, вздохнули облегчённо. Начали прислушиваться: что там творится в ауле? А там — ничего особенного. Только слышен топот и ржание коней: это джигиты съезжались в сотни…

Обе жены Якши-Мамеда (старшая с двумя детьми) разместились в одном киржиме. С ними Кейик-ханым, три служанки и Султан-Баба. О семействе Кадыр-Мамеда позаботились слуги: усадили его жену с сыном в другой киржим. Но даже сейчас, когда надвигалась страшная опасность, семьи двух враждующих братьев не замечали друг друга, хотя киржимы покачивались на волнах почти рядом. Обозлённая Кейик-ханым ворчала:

— Вот она, кара аллаха. Старый хан повёлся с русским сатаной, а нам наказание мучительное.

— Не сердитесь, эдже, — спокойно отозвалась Хатиджа. — Может быть, ничего страшного и нет. Что-то не слышно ни стрельбы, ни криков.

Тем временем сотни под командой опытных юзбаши выезжали к Атреку. Часть джигитов переправилась на южный берег. Сердар Махтумкули, разделив войско на два больших отряда, велел продвигаться на восток по обоим берегам реки. Сам он вёл семь сотен по северному берегу. Заняв таким образом обе дороги, ведущие в страну гокленов, сердар не сомневался, что обязательно повстречает неприятеля где-то в двух фарсахах от Гасан-Кули. Именно этого ему и хотелось. Он всё время думал: «Нельзя врага допустить к аулу, нельзя отдать на сожжение и разграбление жильё». Якши-Мамед командовал передовой сотней. В неё входили самые отчаянные джигиты. Их именовали «глаза и уши». Всегда она выдвигалась вперёд основных сил, оценивала обстановку, и её связные всё время сообщались с сердаром. Опередив войско на полчаса езды рысью, Якши-Мамед велел остановиться. Джигиты, не слезая с коней, затаились. По расположению звёзд Якши-Мамед легко определил время ночи: было часа три, и подумал, что каджары рядом. Тактика их ему была известна давно. Они всегда нападали на туркменские селения в первых проблесках рассвета, когда даже собаки — и те спят. Неужели каджары изменили себе в эту ночь? Пока Якши-Мамед размышлял, Овезли с несколькими джигитами «прослушивал дорогу» — ложился и прикладывался ухом к земле. Но вот он решительно подошёл и вместе со словами «Идут, хан» сел на коня. Сотня тотчас развернулась и понеслась назад.