Государи и кочевники

«Бес лести предан», — с усмешкой произнёс про себя Григорий Силыч и хотел заговорить с Бларамбергом, но тот лежал с закрытыми глазами, видимо, спал. Тоска развеялась: её всегда можно одолеть, надо только найти первопричину. Карелин уже спокойно вспоминал о том, как ещё раз повстречался с Пушкиным. Это случилось в то лето, когда поэт заезжал в Оренбург, собирая материал к «Истории Пугачёва». По случаю приезда знаменитости генерал-губернатор Перовский пригласил к застолью штабных офицеров и чиновников. Среди прочих был и Карелин, только что вернувшийся с Тюб-Карагана, где заложил Форт-Александровское укрепление. За дружеской чаркой говорили обо всём. И вот тогда Владимир Даль — чиновник особых поручений губернатора — прочёл:

Всей России притеснитель,
губернаторов мучитель…

Перовский улыбнулся и сказал Пушкину, что некий прапорщик, превратив его строки в «Бес лести предан», потом изрядно поплатился и, кажется, был сослан чуть ли не в Оренбург. Карелин крайне смутился: ещё мгновение, и Перовский назовёт его фамилию. Но генерал попросту не знал, что автор переделанной пушкинской строчки присутствует здесь. Через день, когда проводили поэта, Карелин пожаловал к губернатору с докладом о поездке на Тюб-Караган и, улучив момент, сказал: «Господин генерал, я должен поблагодарить вас за сдержанность. Мне было бы крайне неловко, если б вы назвали моё имя». Перовский ничего не понял: смущённо потеребил пышные усы и спросил: «А почему я мог назвать ваше имя, сударь?» Тут только Карелин смекнул, что генерал, действительно, ничего не знает о нём, и, чтобы не показаться смешным, вынужден был рассказать всю историю с эпиграммой…

Заночевали в Сорочинском городке. Ужинали в грязном трактире, спали в убогой комнатушке, с ситцевыми занавесками на окошках. На другой день, оглядывая из саней белые степи, говорили о восстании бедняков-кайсаков Букеевской орды. Карелин хорошо знал это ханство. Всего десять лет назад он служил управляющим у хана Джангира, учил его говорить и писать по-русски. Сам Джангир и сейчас был жив и вместе с царскими солдатами и своими нукерами разъезжал по степям между Волгой и Уралом — стрелял и вешал бунтовщиков.

— Иной раз подумаю о своей миссии первооткрывателя — и оторопь берёт, — признался Карелин. — Идёшь в юрты, сидишь на одной кошме то с кайсаками, то с туркменцами. Заглядывают тебе в глаза, верят каждому твоему слову. И ты веришь в дружбу и гуманность… Да где там! Сливается воедино эта жесточайшая царская и ханская сила… топит всё гуманное в крови. Вот и теперь прошение туркменцев государю переслали. Посмотреть со стороны — большое дело сотворили. Простые туркменцы верят нам и надеются, что жизнь их улучшится. Но это не так, Иван Фёдорович: если подружится наш государь с этим царьком Киятом — туркменцам тошно от этой дружбы станет!..

Вскоре встретили на пути этап заключённых. В длинном строю, с колодками на шее, шли вместе с русскими и мусульмане. Конные казаки, ехавшие сбоку, щёлкали нагайками и покрикивали на каторжан.

— С Букеевской орды, видимо, — тихонько сказал Карелин. — Русские, кайсаки, калмыки — кого только нет!

— Всё-таки есть сила, которая объединяет христиан с бусурманами, — отозвался Бларамберг. И когда этап прошёл и оказия двинулась дальше, разговор оживился.

— Между прочим, у Пушкина в «Истории Пугачёва» единство бедняцких слоёв всех народностей хорошо подано, — заговорил Карелин.

— Я тоже как-то думал об «Истории Пугачёва», — отозвался Бларамберг, — и понимаете… Дай бог не оскорбить память великого поэта, но скажу вам — он очень симпатизирует Емельке. Читаешь — и невольно заражаешься духом бунтовщиков.

— Может быть, так оно и есть?

— Не думаю, Григорий Силыч… Что может быть общего у дворянина и лапотной черни?

— Но вольнодумцы — Пестель, Рылеев и многие другие пострадали именно за лапотную чернь, — возразил Карелин. — Вспомните: отмена крепостного права и благоденствие всех народов— основные условия их программы.

— Может быть…

Бларамберг замолчал, и Карелин решил, что штабс-капитан не желает продолжать разговор на эту тему. Ну что ж, дело, как говорится, хозяйское. Григорий Силыч стал думать о том, что пожар свободы можно притушить, но погасить его совсем невозможно. Может быть, Александр Сергеевич и написал историю Пугачёва, чтобы показать слабость восстания дворян-вольнодумцев? Что они могли сделать, эти дворяне, без могучей народной силы? Может, Пушкин подсказывает потомкам — не допускайте впредь подобной ошибки? Припоминая прочитанные страницы «Истории», Карелин открыл для себя таксе, на что раньше мало обращал внимания. В самом деле: как могло произойти, что в стане Пугачёва сошлись вместе русские, татары, башкиры, калмыки, кайсаки. Как люди разной веры объединились в одно ополчение? Значит, мечта о свободе и равенстве сильнее? Но можно ли мирными средствами найти то общее, что свело разноплемённый люд под знамя Пугачёва? Может быть, посредством торговли? Может быть, надо, несмотря на царскую жестокость, искать сближение с другими нациями?..