Государи и кочевники. Перелом

— Садитесь, господа, за стол, — пригласил фельдшер и, когда уселись, пояснил: — Тут у нас такая катавасия была, не приведи господи. В начале марта пришло известие об убиении государя, ну и всполошились солдаты. Кто-то пустил слух, что в России началась революция, дескать, горят деревни и города. Солдаты оставили дело и кинулись в Михайловский залив, чтобы сесть на пароход и плыть домой. А в Михайловском кочегар опреснитель взорвал. Бросили клич: "Нет царя — не нужна и дорога царская!"

— Я слышал о бунте на вашей дороге, — сказал Студитский. — О нем даже у туркмен известно. Что поделаешь — переполнена чаша терпения, озлоблен народ. Но падалью-то почему пахнет?

— Да воды же не было для лошадей, — принялся втолковывать фельдшер. — Тысячу коняжек пригнал господин Лессар для дековильской дороги, а тут опреснитель вышел из строя. Пока суд да дело — половина табуна подохла. Остальных успели отогнать на колодец в пески. Много лошадок подохло. Закопали не так уж и близко, а все равно вонь от них. Шакалы разрывают, растаскивают трупы.

— Справляетесь с делом без лошадей?

— Где там! Полное расстройство. Вон, кстати, и генерал Анненков идет.

Фельдшер встал. Все сидящие в столовой тоже поднялись, приветствуя генерала. Полноватый, с холеным, тронутым загаром лицом и желтыми усами, он кивнул всем и задержал взгляд на Студитском. Спросил, хорошо ли спалось на новом месте, и сел рядом.

— Кажется, я где-то с вами раньше виделся? — сказал с некоторым сомнением.

— В доме военного министра, в прошлом году, господин генерал, — подсказал Студитский.

— Да, да, вспомнил. Вы по-прежнему возглавляете миссию?

— Да, господин генерал. Но я настоял, чтобы поручили мне санитарную часть края.

— Разве в миссии нечем заниматься?

— Именно потому, что прибавилось в миссии дел, я и стал главным санитарным врачом. Должность эта позволяет мне выезжать в любой опорный пункт, в любой аул.

— Что же вы намереваетесь предпринять в ближайшее время? — заинтересовался Анненков.

— Прежде всего, господин генерал, создать фельдшерские пункты во всех крупных селениях.

— Но там же вовсе нет россиян! Разве что в Кизыл-Арвате да в Бами.

— Но, создавая медпункты, я имею в виду прежде всего туркмен.

— Туркмен? — усомнился и хмыкнул Анненков. — Тут свои солдаты мрут как мухи от болезней, а вы о туркменах думаете.

— Я думаю о тех и других. Все мы люди, — попробовал смягчить тон беседы Студитский.

— Цинга и лихорадка косят людей беспощадно. До туркмен ли сейчас?! — еще больше возбудился Анненков. — Лощины от Михайловского до Казанджика удобрены мертвецами. Через каждые десять верст кладбище. Не нравятся мне ваши ненужные старания, доктор.

— Господин генерал, не забывайте, что мы пришли в Закаспий, чтобы помочь местному населению выйти из нищеты и дикости. Строя железную дорогу, вы признаете, что она преобразит кочевое общество, но почему же вы отвергаете мою медицину?

— Я думаю, дорогу мы строим не для того, чтобы лучше устроилось здешнее население, — возразил Анненков. — Дорога нам даст хлопок, джут, соль, нефть и все прочее, в чем нуждается Россия. Что касается туркмен, они превратятся в подсобную силу — и только.

— Вы не правы, генерал, — не согласился Студитский. — Туркмены почти сто лет просили нас, чтобы взяли их в подданство. В нас они видят избавителей от тысячи бед, а вы в них видите подсобную силу. Генерал, с возможным учреждением Закаспийской области, о которой сейчас ведется речь в высших кругах, мы привлечем к правлению и туркмен. Речь пойдет не о подсобниках, а о возрождении общества в экономическом и культурном аспектах. Будут не только дороги, не только города и заводы, но фельдшерские пункты и амбулатории, гимназии и все прочее, чем живет цивилизованное общество.

Анненков слушал и снисходительно улыбался. Покопавшись ложкой в консервированной каше, отодвинул тарелку.

— Вы, капитан, человек образованный и, я сказал бы, заряженный на общественный лад. Но скажите мне, где вы достанете средства, чтобы провести в жизнь свои намерения? Знаете, я только приступил к строительству дороги, год всего минул, а уже растраты неимоверные. Строю, а сам думаю, как бы государь не посадил на скамью в качестве подсудимого. Люди бегут и мрут, лошади передохли, воду порциями выдаем… Армяне и татары работали у меня в качестве вольнонаемных, теперь все разбежались. В Баку, Гяндже, Тифлисе — волнения, связанные с убийством государя. У меня норма, господин доктор, полторы версты готовой дороги в день, а мы и полверсты не проходим. Дековильская подсобная дорога стоит. Раньше по ней рельсы и шпалы из Михайловского подвозили, а теперь хоть на собственных плечах их тащи. На паровой дороге один паровоз. Вот сейчас погоню весь эшелон, задним ходом, в Михайловское, будем рельсы и шпалы грузить, а потом — вперед аж до Ахчи. Словом, доктор, производительность сократилась вдвое, а хлеб тот же съедаем.

— Не пробовали просить помощи у туркмен? — осторожно спросил Студитский.

— Да вы что?! Какая от них помощь?!

— Туркмены могут прийти с верблюдами и возить строительный материал из залива.