Загатаи снабжают московитян множеством шелковых тканей; татары же, обитающие внутри земель, не доставляют им ничего, кроме быстрых лошадей и превосходных белых материй, не тканых, а сваленных из шерсти. Из них делаются фельтрийские епанчи, столь красивые и cтоль хорошо защищающие от дождя. У московитян они берут в обмен только шерстяное платье и серебренную монету, пренебрегая прочим убранством и излишнею домашнею рухлядью. Им достаточно одних плащей для защиты от суровой погоды и одних стрел для отражения неприятеля. Впрочем, в случае набега на европейские страны, предводители их покупают у персов железные шлемы, брони и сабли.
С полуденной стороны сопредельно московитянам другое племя татар, живущее в Азии около Азовского моря (Palus Meotides), а в Европе при реках Борисфене и Танаисе, т. е. на равнинах, примыкающих к Герцинии. В древние времена пространство cиe занимали роксоланы[336]
, геты и бастарны, откуда, по моему мнению, произошло и самое название России; ибо часть Литвы именуется и поныне Нижнею Россиею, а самая Московия Белою Россиею. К северо-западу от Московии лежит Литва; с запада же Пруссия и Ливония средними частями входят в самые пределы Московии в том месте, где Сарматское море, проходя сквозь тесный пролив Кимврийского Херсониса[337], склоняется лунообразным заливом к северу.На самом отдаленном берегу океана, где обширнейшие государства Норвегия и Швеция как бы перешейком соединяются с материком, живут лапландцы, народ чрезвычайно дикий, подозрительный и до такой степени боязливый, что один след иноземца или даже один вид корабля обращает их в бегство. Лапландцы не знают ни произрастений, ни плодов и вообще никаких даров природы. Стрельба из лука доставляет им всю пищу их, а звериные кожи – всю их одежду. Жилища их составляют небольшие пещеры, наполненные сухими листьями, и древесные пни, выдупленные огнем или временем. Некоторые живут на берегу моря, в местах, более удобных для ловли рыбы, которую добывают во множестве, несмотря на несовершенство своих орудий. Они коптят ее и таким образом сберегают впрок. Лапландцы очень малы ростом, имеют бледные и как бы разбитые лица, но зато одарены величайшею быстротою ног. О свойствах сего народа даже ближайшие его соседи, московитяне, ничего не знают; ибо, по словам их, напасть на лапландцев с небольшим отрядом было бы безрассудно и гибельно; идти же с большею ратью против племени бедного – и бесполезно и бесславно. Лапландцы променивают московитянам на разные товары белые меха, известные у нас под именем горностаев (armelinae); причем не только не ведут разговора с купцами, но даже избегают их взоров. По обоюдном сличении продаваемых товаров они оставляют на месте меха свои, и таким образом заочно между не известными друг другу людьми производится самая искренняя и справедливая мена.
К С. С. З. от лапландцев, в стране вечного мрака, по свидетельству некоторых достоверных лиц, живут пигмеи[338]
, которые в полном возрасте своем едва превышают нашего десятилетнего ребенка; они боязливы, щебечут, как птицы, и по строению тела, равно как и по свойствам своим, боле похожи на обезьян, нежели на обыкновенных людей.К северу от Московии обитают бесчисленные племена, подвластные московитянам и занимающие все пространство до Скифского океана, на расстоянии трех месяцев пути.
Страна, ближайшая к Московии, есть Холмогоры. Она изобилует всякого рода земными произрастениями и орошается величайшею из всех северных рек, Двиною, которая сообщила имя свое другой, меньшей реке, впадающей в Балтийское море. Двина постоянно в известные времена года разливается, подобно Нилу. Наводняя прилежащие поля, она утучняет их плодоносным илом и тем самым умеряет суровость климата и противоборствует влиянию северных ветров. Во время ее разлива, происходящего обыкновенно от таяния снегов и от сильных дождей, устье ее, при впадении в океан, уподобляется пространному морю, так что на гребном судне нельзя переехать его в один день; но лишь только вода начнет сбывать, на всем пространстве образуются обширные и плодороднейшие острова. Посеянный на них хлеб родится без возделывания и почти в одно и то же время всходит, вырастает и колосится, с удивительною скоростью, как бы опасаясь нового разлития.