Государства Прибалтики 2.0. Четверть века «вторых республик»

Для тех, кто выходит на путь борьбы (бунт – противостояние ценностной агрессии, по Р. Мертону), власть предлагает рецепты, которые только углубляют культурную травму. 3 марта 2016 года, практически без дебатов, большинство Сейма Латвии в первом чтении приняло поправки в Уголовный кодекс. В Уголовный кодекс вводятся новые нормы. Я. Урбанович, лидер оппозиционной фракции, дает следующую оценку: «Авторы этого предложения, не долго думая, взяли за основу Уголовный кодекс Российской Федерации в редакции 1926 года и почти полностью скопировали его 58-ю статью»[324]. Может ли свой авторитаризм (тоталитаризм) быть лучше «оккупационного»? Исторический опыт Европы и самих государств Прибалтики свидетельствует – может.

Проблемы Прибалтики 2.0 не связаны с Россией. Современные проблемы государств Прибалтики имеют сугубо внутренний генезис. Негативное будущее прибалтийского политического проекта, его сроки и формы предопределены войной элит с прошлым и будущем одновременно, предательством этнических меньшинств, поддержавших борьбу за независимость. Общим для всех трех государств является культурная травма и ее генезис, связанный с проблемами идентификации и самоидентификации. Генезис культурной травмы – концепция избирательной идентичности, игнорирующая не только советский опыт – «оккупанты», немецко-шведскую эпоху – «захватчики», но и большую часть политического и экономического опыта первых республик. В этих условиях «идентичность – это не только постоянно меняющиеся представления о том, что есть группа, это всегда борьба за контроль над данным представлением, за дефиницию, за то, что составляет главные черты и ценности группы. Причем борьба не только политическая. Она идет в сфере науки и религии, в области языковых отношений, символики, исторических и территориальных представлений и т. д.»[325].

В этой борьбе постоянно идет подмена смыслов: действительно, «вне категорий идентичности невозможно понять суть различия между концептами “Северной” и “Нордической” Европы; или смысл дискуссий о том, является ли постсоветская Прибалтика частью “Балтийской”, “Северной”, или “Центральной” Европы»[326]. Однако сама дискуссия – это конкуренция мифов. «Культура, поведение, обычаи эстонского народа и его пристрастия, скажем, к Интернету и мобильным телефонам – все это говорит о том, что мы имеем дело с северной моделью»[327]. Несколько странные основы идентичности, именно поэтому мы не можем вслед за эстонскими социологами согласиться с тем, что «в длительной перспективе балтийское (северное) сообщество может привести к формированию широкой региональной идентичности, которая будет объединять усилия всех стран Балтийского моря»[328]. Это не получится потому, что лояльность Брюсселю не поможет в организации политического проекта балтийской идентичности, в которой Хельсинки и Берлин окажутся заложниками Таллина и Вильнюса.

Прибалтика была, есть и долго будет частью постсоветского пространства в связи с тем, что декларативно осуждаемые постсоветские практики на самом деле наиболее удобны Таллину, Риге, Вильнюсу.

Не следует недооценивать политическую элиту государств Прибалтики. Являясь практиками и прагматиками, они прекрасно поняли возможности своих государственных проектов, а точнее отсутствие возможностей. В этих условиях основное внимание уделяется процессуальному аспекту формирования идентичности. Конструируемая государственная идентичность обязана быть основой коллективного социального действия, значит, она обязана быть позитивной. Но если для этого нет объективных предпосылок, тогда противопоставление какбы своего чужому – единственный способ «движения». Убрать скульптуры с Зеленого моста в Вильнюсе, без условно, проще, чем построить мост, не говоря уже об АЭС. Однако конструктивистский ресурс подобных упражнений не безграничен. К примеру, литовское общество готово было бы принять версию о своей европейской идентичности, притом что заработная плата будет хотя бы такая же, как в Польше, и за продуктами поляки будут ездить в Литву, а не наоборот. Кампания против «грязной энергии» Островецкой АЭС в Беларуси раскручивается теми же коллективными пропагандистами и агитаторами, которые рассказывали за год до этого о «чистой энергии» несостоявшейся АЭС в Висагинасе.

В этих условиях, если использовать термин И. Гофмана[329], формируется испорченная идентичность, основанная на несовпадении реальной экономической и политической ситуации с декларируемой государственной идентичностью.

Существует следующая точка зрения: