Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Кандидатура Витте, стяжавшего славу опытного, умного государственного деятеля, увенчанного лаврами миротворца, казалась для многих в те дни единственным выбором для противостояния революционному движению. Даже вдовствующая императрица Мария Федоровна, настороженная в отношении германофилов, советовала сыну: «Я уверена, что единственный человек, который может помочь тебе сейчас, — это Витте… Он, несомненно, гениальный человек». По просьбе царя Витте составил меморандум, в котором проанализировал ситуацию и сделал вывод, что существует только одна альтернатива: военная диктатура или конституция. Сам Витте убеждал, что дарование конституции будет более безболезненным путем к окончанию беспорядков. Эта рекомендация приобрела решающее значение, когда она была решительно поддержана великим князем Николаем Николаевичем, двухметровым родственником царя, тогда командовавшим Санкт-Петербургским военным округом. Великий князь, страстно возражая против самой идеи назначения его военным диктатором, вынув револьвер, громогласно заявил: «Если государь не согласится с программой Витте, если он хочет вынудить меня стать диктатором, я убью себя в его присутствии из этого револьвера. Мы должны поддерживать Витте любой ценой. Это необходимо для блага России»⁷.

Сам Сергей Витте, давший России первую конституцию и первый парламент, не верил ни в конституцию, ни в парламент. Ни в то ни в другое. «Моя конституция у меня в голове; а не в сердце», — сказал он однажды, плюнув на пол. Он был крупным и крутым мужчиной, с массивными плечами и огромной головой. В этой «бадье», как обзывали его в детстве сверстники, находился талантливый административный мозг. Это позволило ему, полунемцу, остзейцу, стать самым влиятельным министром Александра III, а потом и его сына. Высший свет, однако, не принял «выскочку».

Можно сказать, что Николай унаследовал Витте от отца вместе с престолом. Витте гордился, что он, руководя финансами, промышленностью, торговлей, втрое увеличил объем промышленного производства. Этот германофил мечтал сыграть роль нового Бисмарка и лепил российские правительственные учреждения и основные законы по немецким образцам. В дни общенационального кризиса Витте взял курс на создание режима собственной личной власти. Консерватор, гонитель земств, похоронивший либеральный проект князя Святополк-Мирского, вдруг заговорил о парламенте, взлетая ввысь на конституционной волне. Императора он считал человеком «добрым, чрезвычайно воспитанным», но «слабовольным», «полной бесхарактерностью». Николай II, заявлял Витте, «не был создан, чтобы быть императором вообще, а неограниченным императором такой империи, как Россия, в особенности».

«Я знал его крайнюю неопытность». На этом он, собственно, и попытался сыграть. Императрицу он также ставил весьма невысоко, хотя и признавал, что Алекс «не лишена обаяния»⁸.

Весьма характерно для Витте его отношение к династии. Великого князя Николая Николаевича, оказавшего ему решающую поддержку в принятии решения о Манифесте, министр называет человеком «довольно ограниченным и малокультурным», однако имевшим «громадное влияние на государя». И еще: «Государь находился совсем в руках своей августейшей супруги»⁹. Но если такими бездарями были августейшие лица, то что ж говорить о других. Трудно не согласиться с мнением генерала Мосолова, который, «читая труды Витте», заявил, что «ненависть проглядывает в каждой строке его воспоминаний», «все неудачи государственного управления являются как бы последствиями характера царя и того, что все ответственные должности были якобы заняты либо идиотами, либо мошенниками, либо интриганами»¹⁰.