Государственная недостаточность. Сборник интервью

– Нет, честный. Говорил зачем-то правду… Как-то меня уговорили вести передачу с московскими депутатами, и вот я ее уже третий год веду. Здесь совсем иной стиль. Я тут не автор, я – ведущий, журналист. Больше всего я ненавижу тележурналиста, который навязывает свое мнение. Я ту же Миткову вообще никогда не смотрю. Потому что любую информацию она окрашивает своей идеологией, своими пристрастиями. Своими или теми, которые ей приказано навязывать зрителю. Она и навязывает: этим надо возмущаться, этим восхищаться, этим умиляться. А может, у меня все наоборот! Может, у меня есть свой взгляд на роль всяких там деятелей в истории нашего государства? Ее дело сообщить, что случилось, а как к этому относиться – уже мое дело. Но у меня, например, есть силы и знания, чтобы противостоять ее приемчикам навязывания определенного мнения. А многие не могут. А потом спроси их, чего же они так этого дядю любят, – не объяснят. Сами удивятся, если задумаются.

Поэтому когда я сам веду передачу с депутатами, я стараюсь держаться так, как и должен вести себя журналист, – ни в коем случае не навязываю своего мнения. Если я и возражаю какому-то депутату, то не как писатель Поляков, а как какой-то среднеарифметический зритель. Ведущий не должен навязывать свое мнение. Больше всего меня убивает «черная энергетика», которую источает телеэкран. Сидит какой-нибудь Сванидзе и свой маниакальный, уже какой-то болезненный антикоммунизм – кстати, довольно странный для человека из семьи потомственных партработников – льет на миллионы людей, кого-то оскорбляя, кого-то озлобляя. Страшный парадокс нашей сегодняшней жизни, что у нас за государственный счет развивается антигосударственная идеология. Это то, что Гумилев называл антисистемой. Мы сейчас живем в антисистеме. В системе, которая сама себя поедает.

Многие нынешние молодые журналисты мучительно напоминают мне героев фильмов про революцию и Гражданскую войну. Молодой, недоучившийся человек, запомнивший пару коммунистических (теперь капиталистических) догм, получает маузер (теперь микрофон) и учит крестьян сеять, министра – вести переговоры, депутатов – принимать законы, следователей – расследовать дела… Этакий комсомолист навыворот. Его послали, он, не ведая сомнений, выполняет, ничьего мнения, кроме пославшего его, не уважая. Но ведь ни особого ума, ни жизненного опыта за этим нет. Я знаю этих ребят. Они могут знать американский вариант английского языка, но быть при этом совершенно невежественными в тех областях, о которых говорят. Что телевидение всегда безжалостно продемонстрирует. Скрыть это невозможно. Миллионы видят: человек даже не знает, что говорит. И вот еще какой момент. «Звездная» болезнь и крах одновременно. Такая гремучая смесь. Я видел ребят, которые вдруг становились телезвездами, а потом так же вдруг выпадали из обоймы. На моих глазах у молодого ведущего популярной программы после ее закрытия буквально разлетелась вся жизнь – распалась семья, пропали друзья… Потому что ничем, кроме блистания на телеэкране, он заниматься уже не мог. Ему предлагали пойти работать в газету, так он воспринимал это как оскорбление. И вот сегодня я вижу у тележурналистов страх в глазах, в мозжечке – завтра меня выкинут, и я никто. Выпадение из эфира для них конец света. Все равно что красавице брызнуть в лицо серной кислотой. Поэтому они очень исполнительны.

– Но ведь телезрители этого не видят и не знают. Многие, например, убеждены, что тот же Доренко – бесстрашный и неподкупный борец за народное счастье.

– А тут ничего не сделаешь. В этом ужас телевидения – можно навязать людям все что угодно. Телевидение не просто средство массовой информации, а навязывающее средство. Газету можно купить или не купить. Но есть деревни и небольшие города, где, кроме двух телепрограмм, ничего нет. Нельзя не смотреть.

– Но телевизор можно выключить. Или вообще не включать.

– Можно не включать и воду в кране. Можно не есть. Не получается. Давно доказано, что потребление информации – такая же необходимость для человека, как потребление пищи. Почему заключенные так тяжело переносят камеры-одиночки? Потому, что люди страдают и от информационного голода.

И вообще телевидение, как ни крути, всегда информационное насилие. Но одно дело – с помощью насилия убедить родителей, что нельзя бить детей, а надо читать Толстого. А другое – применять насилие для того, чтобы некий Борис Абрамович не испытывал нужды в деньгах и продолжал чувствовать себя очень важной персоной. При страшном различии интересов нашей элиты и большей части общества телевизионное насилие, диктуемое этой элитой, особенно трагично.

– Ну его, это телевидение, вернемся лучше к твоим писательским делам. Ты ощущаешь себя именно успешным писателем?