Государственная недостаточность. Сборник интервью

– Новым романом. Он называется «Грибной царь» и завершает мою трилогию о семье в переходную эпоху, ранее я сочинил повесть «Возвращение блудного мужа» и роман «Замыслил я побег…». К весне роман должен появиться.

Беседовала Марина БУЛГАКОВА

«Комсомольская правда – Нижний Новгород»,

25 сентября 2004 г.

Слово ради дела

С главным редактором «Литературной газеты», отмечающим свое 50-летие, беседует Владимир Бондаренко

– Интересно, мог бы ты не стать писателем? Уйти в науку или в производство? Стать военным?

– Чтобы понять: твое место только в литературе, надо попробовать другие профессии. Я вырос в обычной московской рабочей семье. У нас считают, если человек из Москвы, то он обязательно из интеллигенции. Совершенно забывают о том, что была и есть огромная рабочая Москва, из которой попасть в литературу не намного легче, чем из вологодской глубинки.

– В чем-то и труднее…

– Может быть, и труднее. Существуют землячества в Москве, определенное романтическое ожидание яркого писателя из недр. А от москвича ничего не ждут. Вроде бы как в столице таланты не рождаются, а завозятся, как продовольствие. Мои стартовые условия были достаточно сложными. И это хорошо. Чем больше социальных слоев писатель прошел на пути в литературу, тем объемнее и многофактурнее его социальное зрение.

– По крайней мере, не надо высасывать сюжеты из пальца и придумывать картонных героев. Как у многих: школа, Литинститут, первая книжка и резкий спад. Не о чем писать.

– Конечно, только самостоятельная жизнь дает тебе героев и знание людской психологии. Но у меня с детства была тяга к литературе. Кого-то Бог награждает музыкальным слухом. Кого-то даром изобретательства. Меня Бог наградил чуткостью к слову. И моя учительница литературы Ирина Анатольевна Осокина почувствовала мою склонность и поддерживала. Уже в школе я писал стихи и сценарии для КВНа. Но я видел, как трудно жили родители, и у меня было здоровое желание социального роста и материальной уверенности в жизни. К тому же я рано женился, надо было содержать семью. Звездной болезни и чувства собственной гениальности у меня никогда не было. Ощущения, что тебе все обязаны, твоя, мол, задача творить, писать нетленное, а поить, кормить и одевать тебя обязаны все остальные: общество, государство, родня – у меня тоже никогда не возникало. Я служил в армии в Германии, в самоходной артиллерии, окончил педагогический институт, преподавал в школе, защитил диссертацию, работал в райкоме комсомола. Был готов ко всему. Кстати, недавно побывал в Германии на месте моей военной службы. Мы стояли у Западного Берлина. Наш 45-й артиллерийский полк противостоял натовской артиллерийской бригаде. У меня даже было стихотворение.

Светилось небо голубое,
Летел над плацем птичий щелк.
На пять минут веденья боя
Предполагался наш артполк.

И вот обнаружил на месте нашего полка музей советской оккупации. Оказывается, я был оккупантом. Я-то думал, мы солдаты-освободители и моя армия спасла весь мир от фашизма, оказалось – нет. Так меняется время. Возвращаясь к литературе, повторю: у меня не было ощущения избранности, и я «подстраховался» филологией: защитил диплом по поэзии Брюсова, а потом – диссертацию по фронтовой поэзии. Собирался, если не получится с собственным творчеством, заниматься историей литературы, преподавать в высшей школе.

– Кстати. Я тоже до того был с детства влюблен в литературу, что готов был, если бы у меня ничего не получилось со своим творчеством, идти работать в книжный магазин продавцом, в библиотеку, лишь бы жить литературой. Люди, преданные литературе, служили и служат ей в любом качестве. И это никогда не исчезнет. Сегодня они могут быть и издателями, и меценатами. Главное – в мире литературы.