Государственная недостаточность. Сборник интервью

– Конечно! К примеру, Белов и Распутин – советские люди по воспитанию, они стоят на православных позициях. Вера Галактионова, в творчестве которой находит весьма интересное отражение православная этика. Отдельно хочу сказать о Тимуре Зульфикарове. По одной из ветвей своего рода он таджик, но по вере православный. В его литературе весьма любопытно сплелись православная идея и восточный материал. Если брать поэзию, то нельзя не сказать о недавно ушедшем от нас Николае Дмитриеве. Он не был истов в выражении своей веры, но его стихи буквально пропитаны Православием.

– Но пока Православная литература развивается параллельно основному книжному потоку и потому обделена общественным вниманием. Поправимо ли это?

– Православная литература может встроиться в основной поток, или «мейнстрим», как его называют, но только если она будет хорошо написана и пассионарна. Так было с прозой Достоевского и Лескова, которая, несмотря на свою религиозность, привлекала к себе даже ярых атеистов. Такие же имена есть и сейчас. К сожалению, шансы попасть в мейнстрим у православных авторов и их оппонентов не равны. Сегодня жизнь такова, что быть антиправославным автором гораздо выгодней. Какую бы дрянь вы ни написали, ее с радостью подхватят и будут долго «мейнстримить», дабы охватить максимум читателей.

– Может, читателю просто хочется подобных книг?

– Людям всегда нравился эпатаж. Эпатаж – это один из способов завоевания читателя, утверждения новых эстетических форм. Литература без эпатажа не интересна, молодой писатель должен эпатировать, но в любом обществе есть свои незыблемые ценности, которые нельзя трогать. Вот ислам в этом плане весьма жесток. Салман Рушди замахнулся на Магомета и в результате прячется до сих пор. Я, кстати, исламистов не осуждаю. Если они готовы убить человека за святотатство, пусть этот человек сперва подумает: что можно, а что нельзя. По этой же причине наша газета поддержала в свое время тех православных верующих, которые кулаками научили других уважать святыни, разгромив выставку «Осторожно, Религия!». Мне кажется, в ряде случаев с кулаками должно быть не только добро, но и вера. Увы, некоторые деятели понимают только такой язык.

– Но кроме этого у современной литературы есть еще одна странная особенность: жанровое разделение на «серьезную» и «несерьезную». Откуда это?

– Из прежних времен. Тогда в литературе существовала внутрицеховая иерархия. Высшей кастой, благороднейшим слоем считались прозаики, которые писали социально-философскую прозу. Дальше в порядке убывания шли поэты, очеркисты, авторы рассказов, драматурги, фантасты, детективщики… Кстати, совет по фантастической и приключенческой литературе был при секции детских писателей. Художественная ценность произведения при этом отходила на второй план. К примеру, среди поэтов наиболее «крутыми» считались авторы длинных поэм. Было даже как-то неприлично: ты поэт, а поэмы у тебя нет. Вот у Рубцова ни одной поэмы, а он великий поэт. И у Георгия Иванова – тоже нет. И что? Конечно, литературная жизнь изменилась.

Вместо Союза писателей ее определяют издательства, в меньшей степени журналы, но традиции сохранились. Всем очевидно, что братья Стругацкие или Кир Булычев, да и Носов со своим «Незнайкой» оказали гораздо большее влияние на наше общество, нежели авторы длинных и очень серьезных романов и поэм про БАМ, пятилетки и небывалые урожаи. Думаю, что «де-факто» эпоха каст канула в Лету. Но академическая наука снова запаздывает, и потому до сих пор можно услышать: «Стругацкие – это фантастика, а фантастика – это не серьезно!»

– Но издательский бизнес тоже развешивает ярлыки. Этот автор «массовый», а этот – «элитарный»…

– А так ли это плохо? Не стоит недооценивать роль массовой культуры. Как только писатель становится ее частью, ее агентом, он, естественно, многое выигрывает. Вот Набоков стал таким агентом после того, как написал «Лолиту». Если б не эта книга, читал бы весь мир так внимательно всего Набокова? Поэтому, слава богу, что по Лукьяненко сняли высокобюджетный блокбастер. Теперь и его прочтут, и не только «Ночной дозор». А прочтут, значит, оценят по достоинствам, если они есть.

– А можно «сделать» писателя?

– Можно слепить, как снеговика. До весны. Выпустить книги, раскрутить, проплатить за рекламу в СМИ и рецензии критиков. Что потом? Потом, если, прочтя книгу, ты говоришь друзьям: «Обязательно прочти!» – это успех. А если ты говоришь: «Даже не открывай!» – провал. Снеговик растаял… Именно с помощью такого «естественного отбора» выходят в классики… Пример Пелевина, чья слава столь быстро идет на убыль, – прекрасная иллюстрация.