Государственная недостаточность

Стишок начал гулять среди литераторов и журналистов и дошел до Немцова… Потом мы с Борисом Ефимовичем пересеклись на каком-то мероприятии, и он меня спросил: «За что?» Я ответил: я – сатирик и мало кого люблю, кроме жены и детей… Еще мы сталкивались с Немцовым в передаче «Принцип домино», посвященной проблемам армии. Он выступал за профессиональную контрактную армию. А я спросил его: «Где вы были в девяносто четвертом году, когда обладали большой властью и Ельцин подписывал все бумаги, которые вы ему подсовывали? Почему вы тогда не ввели контрактную армию? А я вам отвечу почему: потому что такой шаг в огромной стране означает полный финансовый крах России…»

– В «ЧП районного масштаба», «Парижской любви Кости Гуманкова» вы иронизировали над советскими предрассудками, показали изнанку комсомольской «верхушки»… Но, получается, что и демократы вам не близки?

– При коммунизме я критиковал строй и при капитализме критикую строй. Это не значит, что я «вечный ворчун». Понимаете, в СССР было много чего, за что следовало бы выпороть власть, но тот погром, который ей устроили, – это слишком! Я был за модернизацию социализма. При либералах начались уже не нелепицы, а очень серьезные проблемы. Поэтому четвертого октября тысяча девятьсот девяносто третьего года я выступил в эфире радиостанции «Эхо Москвы» с осуждением действий Ельцина. А позже, седьмого октября, опубликовал (между прочим, в «Комсомольской правде»!) статью «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!». Понятие свободы сейчас очень умозрительно.

– Как вы оцениваете современный литературный процесс?

– Сегодняшний день – это, несомненно, триумф массовой литературы, к которой я причисляю Маринину, Донцову, Устинову, Акунина… Массовая литература, конечно, была всегда. Даже при Пушкине и при Толстом. У меня к ней нет претензий. Кстати, советским аналогом Донцовой являлся… ее папа Аркадий Васильев, написавший «В час дня, Ваше превосходительство» (о работе советской контрразведки) и работавший парторгом в Московской писательской организации. Вот такое интересное переплетение поколений! Единственное, что меня не устраивает, – это когда подобные авторы начинают претендовать на серьезное место в литературном процессе, а власть и критики пытаются выдать их произведения за лицо эпохи. В этом смысле символический жест сделал бывший министр культуры Михаил Швыдкой. Он пригласил на заседание Правительства, как представителя современной классики, Бориса Акунина!

– А кто из вашего поколения писателей, вы считаете, останется в истории?

– Вопрос сложный… Тот же Сорокин, например, в пятьдесят лет занимается тем, чем мы занимались в двадцать, – я имею в виду все его якобы остроумные пародии на классику в духе: «А не написать ли мне как такой-то?» В семидесятые я с однокурсниками-литфаковцами подобным образом дурака валял. Но ведь потом писатель должен оттачивать мастерство, расти, постигать метафизические смыслы… Пушкин к его годам уже умер, реформировав русскую поэзию, а мы все классиков пародируем… Мне кажется, останется Лимонов… Моя первая встреча с ним произошла очень интересно. Я приехал во Францию, когда там издали «Парижскую любовь Кости Гуманкова». В то же самое время появилось первое иностранное издание «Эдички» в России. И издатель, который был знаком с нами обоими, попросил меня передать ему книгу. И при этом предупредил: «Только ты, общаясь с Лимоновым, грубо говоря, «фильтруй базар»… А то он придет домой и сразу же внесет тебя в свой роман. Напишет что-нибудь в духе: «Встретил я как-то одного, молол он какую-то чепуху, смотрел на меня как идиот…» С Лимоновым мы увиделись, но совету я не последовал. И в роман тем не менее не попал… Мне кажется, Лимонов создал собственный жанр – мемуары быстрого реагирования. Он совершенно не способен выдумывать сюжеты. Он может лишь хорошо описать то, что с ним произошло, поэтому и вынужден провоцировать жизненные коллизии, чтобы их потом отлить в слове. Мне это не понятно, как и его политический экстремизм. За овеществленные в политике писательские фантазии садятся в тюрьмы реальные ребята, которые еще совершенно не разбираются в жизни.

– У вас как у писателя есть свои рецепты? Чему стоит поучиться начинающим авторам?

– Я считаю, что в книге обязательно должен быть интересный сюжет. Занимательность – вежливость писателя. Если не можешь придумать сюжет, а хочешь только учить жизни – пиши философские трактаты. Лично я стараюсь писать книги многослойные, в которых, помимо сюжета, есть «шифровки» для интеллектуалов.

– Как вы отметите свой грядущий юбилей?