Государственные игры

Ожидая, когда уймется боль в пораненном глазу, Жан-Мишель успокаивал себя тем, что, несмотря на примененное к нему насилие, все же выполнил то, что было приказано месье Домиником. Он передал предложение и получил категорический отказ от неуправляемого самоуверенного хлыща.

Однако Рихтер не подозревал, какова же была настоящая причина того, почему месье Доминик желал бы и намеревался увидеть его людей в своей обойме. И заключалась она не в том, чтобы движение за расовую чистоту продвинуть еще дальше, а в том, чтобы доставить как можно больше хлопот немецкому правительству. Месье Доминик хотел дестабилизировать Германию ровно настолько, чтобы остальная Европа засомневалась, стоит ли ей позволять этой стране определять будущее Европейского Сообщества. Эта роль должна перейти к Франции, а ее политику будет определять горстка финансовых олигархов. И туда, куда пойдет Европа, пойдут Азия и весь остальной мир.

А они пойдут, Жан-Мишель был в этом уверен, особенно если Америка погрязнет в беспорядках. И когда цель будет достигнута, месье Доминик избавится от Рихтера. Опыт пятидесятилетней давности говорил французам, что давать немецким фашистам слишком много власти просто непозволительно.

Через несколько минут Жан-Мишелю удалось приподняться на колени. Подтянув к себе стул и опершись на него, он встал на ноги. Ранки стали уже подсыхать и нещадно царапали глазное яблоко. Каждое движение века вызывало новый приступ ненависти к немцам.

Но пока что с этим придется повременить, размышлял француз. Будучи ученым, он знал цену терпению. Кроме того, как напомнил месье Доминик перед самым отъездом, даже неверный шаг чему-то да учит. А уж этот шаг в сторону “нового фюрера” научил его многому.

Спрятав платок в карман, Жан-Мишель наконец направился к входной двери. Он не стал обращаться к Эвальду за какой-либо помощью. Самостоятельно открыв дверь, он прикрыл поврежденный глаз от палящих лучей солнца и медленно поковылял к уже ожидавшему его такси.

Глава 8

Четверг, 11 часов 05 минут, Гамбург, Германия

Поездка по автобану от аэропорта до города заняла тридцать пять минут. Как всегда во время служебных командировок, Худ жалел, что у него не хватало времени на то, чтобы остановиться и рассмотреть некоторые здания, памятники и музеи, мимо которых они проезжали. Обидно на скорости девяносто миль в час лишь мельком схватывать взглядом соборы и церкви, которые были старинными уже тогда, когда Соединенные Штаты еще только переживали свою молодость. Но даже если бы у него и оставалось свободное время, Худ вовсе не был уверен, что не испытывал бы неловкости, воспользуйся он им в личных целях. Где бы он ни очутился, он неизменно старался как можно лучше выполнить дело, ради которого куда-то попадал. Поэтому времени на развлечения или осмотр достопримечательностей оставалось совсем немного. Сильно развитое чувство долга было одним из качеств директора Операционного центра, отчего подчиненные наградили его прозвищем “папа Павел” – по аналогии с папой Римским. Он не знал наверняка, но сильно подозревал, что прозвище придумала глава их пресс-службы Энн Фаррис. Провожая взглядом современные небоскребы, проносившиеся за тонированными стеклами, Худ ощутил странную грусть. Грусть по поводу себя и Энн. Молодая женщина практически и не скрывала того, что неравнодушна к нему, и, когда они оставались наедине, решая служебные вопросы, он начинал ощущать опасную близость. Что-то возникало между ними – дурманящая, подавляющая волю тяга, на милость которой так просто было бы отдаться. Только вот к чему бы это привело? Он был женат, и у него было двое детей-подростков, которых он вовсе не собирался оставлять. Верно – заниматься с женой любовью ему и впрямь стало больше не в радость. Порой он со стыдом признавался себе, что вообще избегает интимных отношений. Это была не та понимающая, внимательная, энергичная Шарон Кент, на которой он женился. Она превратилась в мамашу, в персонаж передач кабельного телевидения, чья жизнь протекала отдельно от родственников и сослуживцев, которых она знала только по рождественским вечеринкам. А еще она стала старше и более усталой, и не такой страстной по отношению к нему, как это бывало раньше. В то время как ты сам, подумал Пол, остаешься – по крайней мере душой – все тем же Эль Сидом «Эль Сид – герой фильма “Сид” режиссера А. Манна (1961), прообразом которого послужил рыцарь испанской эпической поэмы XII в. “Песнь о моем Сиде”, который прославился ратными подвигами.», чье копье не притупилось, а лихой жеребец готов скакать во весь опор.

Конечно же, только душой. Приходилось признавать, что телом и он сам уже не совсем тот рыцарь, которым когда-то был, – разве что только в глазах той же Энн. Видно, поэтому он то и дело обнаруживал, что начинает в них тонуть.