Государственные тайны. Книги 1-3

И король прошествовал дальше с неестественно прямой спиной, обтянутой парчой, не заботясь более о людях, которых только что растоптал, хотя они прислуживали ему с пеленок. Вокруг злополучной троицы уже нарастал шепот, ближние старались отойти подальше, словно монаршая немилость способна передаваться, как зараза.

Мария де Шомбер высокомерно оглядела придворных, презрительно хмыкнула и молвила, беря Сильви под руку:

— Уйдем, дорогая! Нам здесь больше нечего делать. Идемте, Ла Порт.

— Вам обоим придется меня подождать, Мария, — ответила Сильви. — Я должна остаться, ибо король соизволил предложить мне аудиенцию. Сядьте в мою карету и подождите там.

— Я не оставлю вас одну в этом дворце!

— Она будет не одна! — вмешался д'Артаньян, все видевший и слышавший. — Я останусь с госпожой герцогиней и провожу ее к королю, когда наступит время.

Сверкая глазами и топорща усы, он подал Сильви руку и покинул с ней Большой кабинет. Однако уже в прихожей им пришлось остановиться, апартаменты поспешно пересекла Мария-Терезия, чтобы принять в дверях дворца евхарстию, доставленную из Сен-Жермен-л'Оксеруа. Весь Лувр замер, пока у изголовья умирающей присутствовал сам господь. Король возвратился к матери.

Ждать пришлось долго. Наконец из глубин апартаментов донесся звон колокольчика у большой золотой дароносицы, потом — щелканье каблуков сменяющейся стражи. Процессия, возглавляемая погруженной в молитву королевой, достигла Большой лестницы и стала величественно спускаться. После этого король вернулся к себе. Д'Артаньян снова подал Сильви руку:

— Идемте!

Она попыталась воспротивиться:

— Полно, друг мой! Я нисколько не сомневаюсь, что мне уготована немилость. Представ перед королем вместе со мной, вы бросите на себя тень. Король может вам этого не простить.

— Он меня хорошо знает, госпожа, и ему известно, что моя преданность ему началась с его рождения и угаснет вместе со мной, однако распространяется не только на него, но и на тех, кого я… словом, на моих друзей. К тому же, если он меня не поймет, то я готов нести всю тяжесть последствий немилости.

Взгляд, которым она его удостоила, был полон восхищения и признательности. Как же милостив господь, позволяющий опереться в трудную минуту на столь великодушного человека, храбреца из храбрецов, с беззаветной преданностью предлагающего ей укрытие от бури, уже обрушившейся на Марию и Ла Порта. Буря эта непременно затронет и ее, если верны ее догадки относительно причин королевского гнева…

Готовясь предстать перед королем, д'Артаньян не выпустил руку Сильви, а всего лишь объяснил главному камергеру, что останется здесь до конца аудиенции, чтобы самолично проводить герцогиню либо до ее кареты, либо к королеве — в зависимости от исхода беседы.

— И не утверждайте, что я должен поступить иначе, — закончил он, обращаясь к спутнице. — Мне неведома цель вашей встречи с его величеством, но если он полагает, что ему есть в чем вас упрекнуть, то он сильно ошибается!

Прежде чем они вошли в королевский кабинет, оттуда выскользнул Кольбер. Он поприветствовал Сильви с безупречной учтивостью, однако ей не понравились его сардонически суженные глазки. Сердце сжалось от тревоги. Она понимала, что довольная ухмылка Кольбера сулит ей недобрые вести.

— Госпожа герцогиня де Фонсом! — объявил камергер.

Людовик XIV стоял спиной к двери, глядя на большой портрет отца кисти Филиппа де Шампеня, освещенный двумя монументальными канделябрами с толстыми свечами, колеблющееся пламя которых, казалось, оживляло изображение Людовика XIII; сын смотрел на отца так, словно видел впервые. Только треск огня в камине нарушал гробовую тишину, которую Сильви, присевшая в глубоком реверансе и не осмелившаяся подняться, уже через минуту сочла невыносимой. Однако о том, чтобы заговорить первой, нельзя было и помыслить…

У нее уже ныли колени, когда король резко обернулся, заложив одну руку за спину, а другой теребя кружевной галстук, и уставился на приглашенную даму.

— Встаньте, мадам.

Голос короля был сух, тон резок. Он не предложил Сильви сесть, но уже сама возможность выпрямиться принесла ей облегчение. Она глубоко дышала, ожидая, что он начнет разговор. Ожидание оказалось недолгим.

Людовик XIV медленно занял место за своим величественным столом, на котором царил образцовый порядок, хотя хозяин стола был известен как неутомимый работяга.

Атака началась неожиданно.

— Мы приняли решение исключить вас из круга приближенных королевы, в который мы вас пригласили по ошибке. При молодой королеве должны состоять особы, отличающиеся высокой нравственностью…

Эта оскорбительная реплика вызвала у Сильви прилив крови к лицу. В ней, как по сигналу, проснулась былая вспыльчивость. Тем не менее ей пока что удавалось держать себя в руках.

— Могу ли я спросить у вашего величества, что в моем нравственном облике он находит небезупречным?