Государственные тайны. Книги 1-3

В пышной спальне, памятной ей с детства, ей пришлось бороться с тошнотой, вызванной страшным запахом болезни, с которым не мог справиться даже горящий ладан, призванный как будто утешать не только души, но и страждущую плоть. У изголовья умирающего сидела герцогиня Франсуаза, у ног молился монах-капуцин. Женщины обнялись, вспомнив былую взаимную приязнь. Госпожа де Ван-дом сказала шепотом:

— Мы со святым отцом удалимся. Он хочет с вами поговорить…

И Сильви осталась наедине с человеком, которому была обязана счастливым детством, но который впоследствии причинил ей немало боли. Она подошла к недавно перестеленной, судя по безупречному состоянию, постели и посмотрела на исхудавшего, пожелтевшего, почти полностью облысевшего больного, который считался некогда первым красавцем королевства. Ей показалось, что он дремлет, и она застыла в растерянности. Неожиданно его глаза открылись. Она увидела ничуть не поблекшую синеву.

— Вы пришли… — проговорил, вернее, простонал он, глядя на нее.

— Как видите.

— Зачем? Чтобы полюбоваться, каким сделала самого старого вашего недруга приближающаяся смерть?

— Вы не самый старый мой недруг. Ведь мою мать убили не вы. Лучше вспомните, что благодаря вам я смогла продолжить жизнь под сводами вашего замка. — За это надо благодарить не меня, а герцогиню.

— Однако вы согласились с ее решением.

Сухие губы попытались растянуться в улыбке.

— Возможно, кое-какая заслуга в этом деле и впрямь принадлежит мне… Сперва я вас не презирал, просто не доверял, особенно из-за вашей упрямой любви к моему сыну.

— Знаю. Вы уже говорили мне об этом — при иных обстоятельствах.

— Я ничего не забыл. Я был уверен, что главная ваша цель состояла в том, чтобы сделаться герцогиней.

— Странная штука — жизнь, не правда ли? Я стала герцогиней, хоть и не желала этого.

— Благодаря вашему браку со столь достойным человеком я понял, что и вы достойны уважения. Особенно ясно это стало после мнимой гибели моего сына, незадолго до того, как он убил своего зятя. Боюсь, мы неисправимы.

Я причинил вам немало зла…

— Немало, но все равно не столько, сколько хотели, ведь вы так меня и не уничтожили. Над любовью, которой я так и не перестала к нему питать, вы тоже оказались не властны.

— Вы его по-прежнему любите?

— Да, и буду любить до конца, а может, и после того, если угодно богу!

Воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием умирающего.

— Не знаю, поверите ли вы мне, — заговорил он, отдышавшись, — но я все равно скажу, что своим признанием вы принесли мне счастье. Теперь я должен объяснить, зачем вас позвал. Во-первых, чтобы попросить у вас прощения, возможно, вы хотя бы немного надо мной сжалитесь, поверив в мои угрызения совести. А во-вторых, я бы просил вас не спускать глаз с Франсуа. Он станет адмиралом Франции, и его многочисленные враги примутся его клевать, терзать…

— Как же я могу выполнить ваше второе пожелание?

Он бороздит моря в сотнях лье от меня, подвергается всем возможным опасностям, какие только таят стихия и люди…

— Перед смертью человеку дано прозреть будущее. Великая любовь обладает неисчерпаемой силой. Я чувствую, что рано или поздно ему потребуется ваша поддержка.

— Так вы обещаете?

Не в силах сдержать захлестнувшие ее чувства, Сильви опустилась перед его кроватью на колени.

— Клянусь, монсеньер. Я сделаю для него все, что будет в моих силах.

— Вы меня прощаете?

— От всего сердца.

Сильви, сотрясаемая рыданиями, почувствовала у себя на лбу пальцы Сезара, медленно выводившие контур креста.

— Да благословит вас бог, как благословляю вас я! Если ему будет угодно внять молитве старого грешника, я помолюсь за вас обоих…

Вопреки ожиданиям многих, Людовик XIV выказал искреннее огорчение по случаю смерти своего противоречивого дяди, в котором безумная отвага сочеталась с расчетом, разнузданность — с глубоким христианским смирением, раскаянием, щедростью и состраданием к несчастным, унаследованными его сыном Франсуа. К дяде король обращался, кстати, «мой кузен». К тому же смерть прибрала в его лице последнего из сыновей Генриха IV. К большому удивлению многих придворных, король повелел, чтобы Сезара хоронили по чину принца крови. У гроба с покойным стоял почетный караул. Герцогиня, разрываясь между гордостью и горем, молилась рядом. Сильви тоже подошла преклонить колена и помолиться вместе с Персевалем, Жаннетой и даже Корантеном, прибывшим из Фонсома, чтобы в последний раз поклониться человеку, которому некогда служил. Благодаря приезду Корантена Сильви узнала, что юный Набо, проживающий в ее пикардийском замке, постепенно обретает вкус к жизни, приобщаясь к искусству садоводства, Корантен не мог нарадоваться на этого ловкого и неизменно улыбающегося помощника.

Потом Сильви, Жаннета и Персеваль уехали в Ван-дом, где должны были состояться похороны. Там их ждали только старший сын Сезара Луи де Меркер, ставший после смерти отца герцогом Вандомским, и двое сыновей Луи — одиннадцатилетний Луи-Жозеф и десятилетний Филипп, ибо Бофор вместе со своей эскадрой по-прежнему воевал близ африканских берегов.