Государственные тайны. Книги 1-3

— Каким будет, по-вашему, отношение Мари к этому условию? — осведомилась Сильви. — Я предвижу новую драму.

— Сомневаюсь. Для нее важнее всего колечко на пальчике. Вы себе не представляете, до чего она самоуверенна! Она не сомневается, что рано или поздно добьется от него всего, и считает — возможно, небезосновательно, — что у нее еще вся жизнь впереди…

— Тут она права, — кивнула Сильви. — К тому же она так красива! А он, в конце концов, всего лишь мужчина…

Следующие несколько месяцев были, несомненно, наиболее печальными, какие только доводилось перегнить двору Людовика XIV. Королева-мать медленно угасала, а король тем временем не скрывал свою страсть к Лавальер. Все чувствовали, что любые его клятвы в любви к той, которую должна была вот-вот прибрать смерть, все его слезы, проливаемые с удивительной легкостью, — лишь дымовая завеса, призванная скрыть нетерпение. Он жаждал устроить для своей фаворитки — словечко, которое давно уже не звучало при французском дворе! — пышный праздник.

В мае накопившееся напряжение привело к неприятному эпизоду. Когда Анна Австрийская взялась править завещание, чтобы уточнить распределение драгоценностей между ее детьми, Людовик XIV стал с неприличной настойчивостью требовать, чтобы она отписала ему крупный жемчуг, которым он восторгался с самого детства. Пристрастие короля к драгоценным камням и роскошным украшениям было уже хорошо известно, он не мог смириться с мыслью, что эти необыкновенные жемчужины окажутся у малышки Марии-Луизы, дочери Месье. В конце концов он ими завладел за плату. Тогда Анна Австрийская передала младшему сыну свои знаменитые бриллиантовые подвески — самую дорогую свою память. Тот принял дар со слезами.

Все это время Филипп Орлеанский вел себя как безупречный сын, страдающий от горя, нежный и сострадательный. После того как мать перевезли из Валь-де-Грас в Лувр, он почти не отходил от нее, исполняя обязанности и санитара, и исповедника. Как-то раз, увидев гримасу страшной боли на ее изможденном, но все еще красивом лице, он вскричал:

— Хотелось бы мне, чтобы господь дал мне перенести половину твоих страданий!

— Это было бы несправедливо, — ответила она. — Господу угодно мое раскаяние.

Королева Мария-Терезия тоже самоотверженно ухаживала за женщиной, ставшей ей второй матерью. В этом ей помогали Сильви и Молина, так как королеве-матери теперь хотелось, чтобы люди вокруг нее разговаривали на языке ее детства; Сильви подолгу находилась в обществе своей подруги Мотвиль. Иногда умирающая просила бывшую свою фрейлину спеть ей, как в былые времена. Госпожа де Фонсом послушно брала гитару. Начав петь, она превращалась в прежнюю «кошечку». Тем временем животик Лавальер округлялся уже в третий раз…

Хорошие вести приходили в те тяжелые дни только со Средиземного моря, где Бофор творил чудеса. Дважды он наносил пиратам чувствительные потери. Сначала запер в порту Ла-Гулетт старого Хассана, который был убит в самом начале сражения, потеряв пятьсот человек. Пушки королевского флота подвергли сильному обстрелу Тунис, французы захватили три вражеских корабля. Потом, наведавшись ненадолго в Тулой для ремонта и пополнения рядов, Бофор предал огню и мечу берберский порт Шершель, где поджег два корабля и захватил три. Штандарты поверженного врага были доставлены в Париж и вывешены 21 октября под сводами собора Парижской Богоматери во время торжественного богослужения. Столица усердно прославляла человека, которого по-прежнему именовала «Королем нищих». На следующий день после триумфа в своем особняке в предместье Сент-Оноре скончался отец триумфатора, Сезар Бурбон, герцог Вандомский.

Умершему был 71 год, и его огромное тело, предназначенное для столетней жизни, было изъязвлено болезнями, вызванными многолетними беспутствами. Прежде чем умереть, он долго мучился от подагры, камней в почках и сифилиса, пытаясь ослабить свои страдания всеми средствами, которые могли ему предложить всякого рода знахари. Врачей он считал неисправимыми ослами. Последние месяцы он прожил вместе с женой в своих любимых замках, Ане, Шенонсо и особенно Вандоме, своей герцогской резиденции, которую он всеми силами обустраивал. Иногда его видели в Монтуаре, там ему принадлежал небольшой домик, где он особенно хорошо себя чувствовал и где отдыхал после пиров, закатываемых в других владениях. Старый грешник, он перед кончиной покаялся и нашел утешение рядом с верной женой, которая никогда не переставала его любить и мало-помалу вела навстречу богу.

В конце сентября, почувствовав некоторое облегчение благодаря снадобью знахаря из Монтуара, он отправился в Париж, чтобы находиться поближе к новостям о славных свершениях младшего сына, однако его мучения снова усилились, потом началась агония, продлившаяся три недели. Тем не менее за три дня до того, как перенестись в лучший мир, он попросил Сильви его навестить. Та без колебания поспешила на зов.