Государство

Боль была тупая, и это успокаивало. – Это, – делал он вывод, лежа в неизвестности, – Означало, что из этой передряги он вышел с довольно малыми потерями. Легко отделался, ни переломов, ни разрывов внутренних органов, скорее всего, нет. Также он чувствовал, что его одежда суха и липкая густая кровь не сочится из разорванной брюшины или покалеченного сустава.

На этом он оставил свои размышления по оценке состоянии организма.

Когда глаза привыкли, он больше догадался, нежели разобрал в полутьме, что очертания, видимые наверху это силуэты сидений, нависающие над головой и нитки поручей, которые по горизонтали соединяли пол и потолок вагона. Он лежал в узкой щели, там, где стена вагона переходит в потолок.

За несколько минут, что он был в сознании, он также отметил, что над головой проходит светлая полоса. Там за стенами вагона было светлее. На фоне кромешной черноты, выделялись серые квадраты окон, по краям которых острыми зубами сверкали куски стекла, зажатые жесткой резиновой прокладкой.

Целых стекол ни в одном из проемов вроде не было. Смущенный догадкой он еле-еле пошевелился, и они тихонько звеня, посыпались с него на потолок и бок вагона.

Этот звон показавшийся громом на фоне мертвой тишины было последнее, что ему запомнилось, перед тем как уйти в забытьи вновь. Одновременно навалились усталость, боль и сонливость. Глаза закрылись и глубокий, крепкий сон отключил его от происходящего.

Павел очнулся от резкой боли. Значит что-то, все-таки пострадало сильнее, чем он думал. Болела левая рука, которая так и оставалась в тисках между поручнем и потолком. Он не знал, сколько он пробыл в бессознательном состоянии, которое перемежалось сном, но за это время обескровленная левая рука опухла и, наверное, приобрела синеватый трупный оттенок.

В действительно цвета руки он не видел, но и во тьме понимал, что дело может оказаться куда серьезнее, чем он предполагал. Сон пошел на пользу. По крайне мере стало немного легче, и чтобы понять насколько он сжал правую ладонь в кулак.

В следующий момент он перевернулся влево, сел, повернулся лицом к зажатой руке, уперся коленом об стену и, осознав, что если он не сделает это с первого раза, а на второй рывок сил уже не останется, потянул поручень вверх, а левую руку, которую чувствовал только у плеча вбок.

Жутко сдавленная, цепляясь опухшей тканью и сдирая, казалось до костей кожу натянутая рука на последних сантиметрах, как кусок мяса выпрыгнула из капкана и ничего не чувствующей кистью смазала его по лицу. От боли он потерял сознание.

Третий выход из бессознательного состояния Павел запомнил, как самый сносный – ныла только рука, для которой, судя по ощущениям последние часы, стали началом оздоровления

Ободранная и припухшая она была живая и горячая от крови, которая омыла застоявшиеся сосуды. Общее онемение сохранялось, и кисть также безвольно висела. Выдернув подол рубашки из брюк, он по краю оторвал широкую ленту, которую связал и накинул себе на шею, после чего продел сквозь тряпичное кольцо руку. Сил хватило, чтобы подняться, опереться о стену вагона и снова задуматься.

Время шло. Он оценивал состояние, и раз за разом откладывал попытку встать и вылезти из железного короба. Глаза давно привыкли к полутьме, и он видел все отчетливо. Сознание рисовало картину со стороны.

В пустом вагоне сидел, согнув одну ногу в колене одинокий потрепанный человек. Мозг пронзали тысячи мыслей и ни на одну из них не находилось вразумительного ответа. Мелькали вопросы: – Как? Зачем? Почему? На этом мысль обрывалась и ускользала, а на ее место одновременно лезли сотни новых.

В какой-то момент Павел резко встал, сделал два шага и посмотрел вверх. Отсюда надо было выбираться. Каких – то два метра с небольшим, но при его среднем росте и недействующей руке – это была проблема.

Он представил, что вагон полон молока и он как та лягушка пыхтит, карабкается и брыкается, взбивает масло и покидает вагон-кувшин, на деле доказав что упорство, а скорее желание жить побеждают. Но доказывать что – либо кому-то здесь было не надо, а молока не было и в помине.

Тут же он, впервые поймал себя на мысли, что за столько времени никто не появился и не стал его спасать. Ни тебе воя машин с красными крестами, ни людей с носилками с лицами полного благородства. Никто не хотел стать героем и спасти человека, попавшего в катастрофу.

Он встал на поручень, который теперь был в полуметре над полом, и дотянулся до следующего, который оказался не так уж и далеко. Подпрыгнув, правой рукой он уцепился за трубу и тут же подобрал ноги, закинув их на поручень. В следующий момент он, выбрал в разбитом дверном окне место, где не было стекол, зацепился за него рукой, и, отталкиваясь ногами, подтянулся наверх.

Работая ногами и одной рукой, сначала он вытолкнул на поверхность торс и, перевалившись через край, вытянул ноги. Лежа отполз и почувствовал животом ребристый бок вагона. Тут было светлее и прохладнее.