Государство и народ. От Фронды до Великой французской революции

Верховному совету и лично сюринтенданту финансов необходимо было сломить сопротивление парламента. Д’Эмери решил воспользоваться тем фактом, что в конце 1647 г. истек срок договора на аренду должностей магистратов суверенных судов Парижа (в том числе парламента). Обычно договор возобновлялся почти автоматически: уплачивалась полетта, которая подтверждала права с юридической точки зрения своеобразных арендаторов, а фактически владельцев должностей. Сюринтендант, в данном случае в полном согласии с Мазарини, хотел непродление договора использовать как средство давления на магистратов. Одновременно было решено провести королевское заседание и на нем утвердить шесть эдиктов, призванных обеспечить для казны поступление дополнительных средств: облагались налогом имущества, представлявшие собой отчужденный королевский домен; продавались новые должности в ведомстве канцлера; вводился повышенный тариф на ввоз продовольствия в Париж, правда, тариф маскировали под учреждение новых полицейских должностей; пускались в продажу новые полицейские должности и в провинции; создавались 12 дополнительных должностей докладчиков государственного совета^{28}.

15 января 1648 г. состоялось королевское заседание. Формально выраженной монаршей воле магистраты не смели противиться. Но во время заседания была высказана резкая критика всей правительственной политики. «Мы должны признаться Вашему Величеству, — говорил, обращаясь к десятилетнему Людовику XIV, генеральный адвокат Омер Талон, — что одержанные в войне победы ничуть не уменьшают нищеты ваших подданных, что имеются целые провинции, в которых людям нечего есть, кроме хлеба из овса и отрубей… Все провинции обеднели и истощились, и только ради того, чтобы Париж, а точнее, горстка избранных купалась в роскоши. Обложили налогами все, что можно себе представить. Сир, вашим подданным остались только их души, но и души, если бы они продавались, давно уже были бы пущены с молотка… Подобное деспотическое управление подошло бы скифам, варварам, тем народам, у которых и человеческого-то разве что лица, по только не Франции, которая всегда была самой цивилизованной страной в мире, а ее жители всегда считались свободными людьми»^{29}. Текст речи Талона был издан и стал распространяться по всей Франции «с целью возмущения умов», как с негодованием сообщил Талону кардинал Мазарини^{30}.

Отношения между Верховным советом и парламентом продолжали ухудшаться. В нарушение установленного порядка магистраты вновь стали рассматривать уже утвержденные во время королевского заседания эдикты. Они оправдывали это тем, что тексты эдиктов не были им зачитаны полностью, доказывали, что и после королевского заседания они имеют право обсуждать форму реализации эдиктов… При дворе заговорили о нанесении ущерба могуществу и власти короля. На что магистраты отвечали декларациями о верности королю, и декларации были совершенно искренними. Более того, на прямо поставленный, к тому же в письменной форме, вопрос королевы о праве парламента противиться королевской воле, они отказались отвечать^{31}. Магистраты никогда не забывали, что парламент — инструмент и порождение королевской власти. Особа короля, как и его власть, для них были священны, члены парламента могли с поразительной дотошностью профессиональных юристов обсуждать прерогативы любого государственного института, но абсолютный характер власти короля они никогда не подвергали сомнению. Обсуждать подобного рода вопрос казалось им святотатством.

И тем не менее конфликт развивался.

В качестве сурового предупреждения парламенту и в то же время его косвенного подкупа д’Эмери выдвинул хитроумный проект. Было объявлено, что полетта будет сохранена в том случае, если магистраты высших судов Парижа — Большого совета, Счетной палаты и Палаты косвенных сборов — согласятся на прекращение выплаты им жалованья в течение четырех ближайших лет. Для членов парламента полетта сохранялась без всяких условий^{32}. Попытка преодолеть давно длившийся латентный кризис привела к его обострению и выявлению. Правительство, совершив тактическую ошибку, само способствовало сплочению магистратов. Обычно покорно исполнявший монаршую волю Большой совет присоединился к Счетной палате и Палате косвенных сборов, совместно они обратились к Парижскому парламенту с призывом об общем протесте. 13 мая 1648 г. члены Парижского парламента приняли «акт единства», в котором они призывали все суверенные суды Парижа направить делегации для проведения совместных заседаний в палате Святого Людовика во Дворце правосудия. Предлагалось обсудить меры, необходимые для спасения государства.

Фронда началась.