Государство и революции

Многие западные авторы до сих пор склонны оценивать ужасы большевизма как чисто русское, чуть ли не национальное явление, возводя их опять к пресловутому Ивану Грозному. Да и не только западные — такие же оценки присущи некоторым диссидентам советских времен, вроде В. Соловьева и Н. Клепиковой. Ряд эмигрантских авторов соотносил террор с традициями "русского бунта", да и Горький однозначно все сваливал на "темный русский народ". С чем позволительно не согласиться. Как было показано выше, антисистемы национальной принадлежности не имеют. Они приспосабливаются и приживаются на любой почве, потому что просто выворачивают «наоборот» существующие политические формы и координаты моральных ценностей. И для тех, кто считает красный террор типично-русским феноменом, не лишне вспомнить Великую Французскую революцию, когда 16 тыс. чел. было только гильотинировано, а кроме того неподсчитанное количество расстреляно, утоплено, перевешано, и в одной лишь Вандее было перебито по разным оценкам от 500 тыс. до миллиона крестьян. Причем террор стал до того обыденной частью жизни, что гильотина даже создала новую моду — в высшем революционном обществе дамы начали шить платья без воротника, как у приговоренных, и наклеивать на оголенную шею узенькую красную полоску, возбуждая и себя, и партнеров такой имитацией обезглавливания. А можно напомнить и о терроре германских нацистов. Уж кажется, ни французы, ни немцы к русским национальным особенностям отношения никогда не имели.

Так что явление это совершенно другого порядка. Ведь кроме национальных, существуют и общечеловеческие духовные устои — хотя и не исключено, что в разных этнических и политических системах они поддерживаются по-разному: где юридическими законами, где религиозными или нравственными установками, где традициями. Но вот когда эти основополагающие устои разрушаются, то последствия получаются примерно одинаковыми, будь то в Германии, будь то в России, будь то в Китае или Камбодже.

И если вернуться к российским примерам, то мы найдем в них гораздо больше «интернационального», чем национального. Пусть солдатские бесчинства 17-го или расправы начала 18-го в той или иной мере несли в себе черты "русского бунта". Однако согласитесь, что в приведенной выше картине чекистского конвейера с деловитой сортировкой снятых кальсон и рубах уже трудно найти что-то "типично русское". Да и состав убийц включал представителей многих национальностей. В 1919 г. из 2 тыс. сотрудников центрального аппарата ВЧК 75 % были латыши. Как сообщал бюллетень левых эсеров, "в Москву из Латвии в ВЧК едут как в Америку, на разживу" и служить поступают "целыми семьями". Много служило немцев и венгров — они тоже рассматривали это как способ хорошо заработать перед возвращением домой. Согласно разведсводке 1-го Добровольческого корпуса Кутепова, на Украине в массовых расправах русские красноармейцы отказывались участвовать, несмотря на выдаваемую водку и разрешение поживиться одеждой казненных. Поэтому для таких акций привлекались части из латышей и китайцев. Например, Якир содержал при себе специально для карательных операций китайский отряд из 530 чел.

Разумеется, среди палачей и русских хватало. Ну да ведь "в семье не без урода". Маньяки и садисты имеются в каждом народе. Но при централизованной политике террора именно они оказались нужны коммунистической власти, и как раз они имели максимальную возможность выдвинуться в ее системе, получали силу и право на реализацию своих склонностей. А кровавый беспредел порождал и новых маньяков, поскольку крушение прежних моральных «тормозов» позволяло выплеснуться наружу самым страшным и темным силам, прявшимся в потаенных уголках души. Как провозглашал Ленин: "Во имя достижения своих революционных целей, своих желаний, все дозволено!"

Интересный пример приводит в своих воспоминаниях писательница Тэффи в 1918 г. в г. Унече, где располагался пограничный контрольно-пропускной пункт, на весь город наводила ужас комиссарша, ходившая с двумя револьверами и шашкой и лично «фильтровавшая» выезжающих беженцев, решая, кого пропустить, а кого расстрелять. Причем слыла честной и идейной, взяток не брала, а вещи убитых брезгливо уступала подчиненным. Но приговоры приводила в исполнение сама. И Тэффи вдруг узнала в ней деревенскую бабу-судомойку, некогда тихую и забитую, но выделявшуюся одной странностью — она всегда вызывалась помогать повару резать цыплят. "Никто не просил — своей охотой шла, никогда не пропускала". Не случайно в ЧК служило много уголовников, и некоторые достигали очень высоких должностей скажем, Фриновский, будущий заместитель Ежова, или цареубийца Юровский. Характерным представляется и то, что, например, после разгрома Семенова, палачи из его контрразведки — Жуч и другие, вовсе не были расстреляны. Их приняли в ЧК! Чекистом стал махновский палач и контрразведчик, знаменитый Левка Задов. Они просто оказались ценными и нужными «специалистами», продолжая ту же работу, но уже на красной стороне.