Государство и светомузыка, или Идущие на убыль

Генриетта Антоновна позволила себе протестующий жест.

— Ваше Величество! Военный министр Сухомлинов — немецкий шпион! Его надобно немедленно судить и в крепость!

Безвольное, оплывшее лицо государя приняло страдальческое выражение. В сердцах царь отложил державу, спустился с тронного возвышения и, наклонив голову, стащил тяжелую неудобную корону. На лбу самодержца отпечаталась широкая красная полоса. Потерев голову между ладонями, Николай присел на край стола, рассеянно плеснул себе водки из серебряного графина и быстро выпил.

— Сухомлинов — шпион, знаю. Думая вся против него. Тоже снять требуют. А как снимешь? Шестеро детей у человека — ведь по миру пойдет… экая незадача!

— Но ведь нельзя оставлять, как есть! — дерзнула баронесса.

Государь нахмурился, закурил папиросу.

— Оно, конечно, так… какой, однако, двурушник!.. Сделаем вот что!

Он взял лист бумаги, развинтил золотое перо и, приговаривая, стал набрасывать:

«Высочайший указ. Сухомлинову Владимиру Александровичу за несовместимую с должностью военного министра шпионскую деятельность… объявить строгий выговор…»

Николай размашисто подписался и искательно заглянул в лицо Генриетте Антоновне.

— Так хорошо? Сейчас секретарю отдам…

В глазах императора, прозрачно голубых и младенчески чистых, была неподдельная тоска, венценосные усы бессильно свисали, ворот халата завернулся — под ним просматривалось худое синеватое тело. Ей вдруг стало по-матерински жалко этого совсем еще молодого человека, такого милого, бесхарактерного и абсолютно не подходившего для выпавшей ему исторической роли. Продолжать разговор, мучить царя рассуждениями о другой огромной опасности, внутренней (она опасалась большевистского реванша) было жестоко и бессмысленно.

Поблагодарив за аудиенцию, она церемонно откланялась и вышла, аккуратно затворив за собою огромные створчатые двери.

Дома было тихо.

Из кухни не доносился привычный перестук ножей, не пахло жареным. Повара и кухарки отдыхали — по настоянию доктора Боткина у баронессы был разгрузочный день.

Престарелый Карл Изосимович покойно почивал в трофейной турецкой качалке. Сиделка в проволочных очках, с большим, накладным по моде времени бюстом, решительно отгоняла от него зеленых весенних мух. Щелкнувшие было каблуками ординарец и денщик были тут же отосланы подальше. Неслышно появившаяся горничная принесла хозяйке наверх морковный пончик и миску простокваши.

Генриетта Антоновна сбросила мундир и, подложив под голову ладони, вытянулась поверх одеяла. Миссия, которую она добровольно возложила на себя, окончилась неудачей. Знавшая императора не понаслышке, она, тем не менее, пыталась придать Николаю твердости, сподвигнуть к действию и, может быть, спасти катившуюся в пропасть страну… Немцы, большевики… Люди, избравшие идею разрушения… Почему?.. Что движет ими?..

Она встала, аккуратно повесила в шкап мундир, надела ситцевый халатик, крепко подвязав его на чуть раздавшейся в последнее время талии. Заваленный документами стол настойчиво добивался ее внимания, с ним ревниво соперничал походный бронированный сейф, мечтавший открыть армейской казначейше свою запрятанную от всех неподкупную душу… трофейное, с бронзовыми завитушками зеркало звало ее по-женски посидеть, повздыхать в его среднеполом обществе… еще была развешанная по стенам коллекция оружия, требовавшая заботы и ухода…

Призывы неодушевленных друзей остались безответными.

Хотелось иного.

Какого-то психологизма. Литературных тонкостей. Может быть, изысков стиля. Увидеть жизнь не напрямую, а через восприятие человека неравнодушного, страдающего, художественно одаренного.

В салонах много говорили о входившем в моду литераторе, фамилией, кажется, Бельмесов. Его изящный, переплетеный телячьим пузырем томик лежал сейчас у Генриетты Антоновны на тумбочке. Удобно направивши свет, баронесса откинулась на подушку и принялась за чтение.

БРИОШИ ОТ ЕЛИСТРАТОВА

Жандармский ротмистр Иван Лукич Воропаев, высокий мускулистый мужчина в соку, весельчак и бонвиван, закрутивший на своем веку несчетное количество молоденьких барышень и вполне зрелых матрон, и, вместе с тем прекрасный семьянин, взявший во втором своем браке со вдовой купца Трюнделеева пятьдесят тысяч золотом, примерный отец, в равной степени заботившийся обо всех своих детях, в том числе и прижитых на стороне, ретивый и ревностный служака, не раз угощавший темляком шашки случившихся на его пути проходимцев, стоял прекрасным летним утром в тени развесистого платана и с наслаждением, присущим людям с хорошим пищеварением, поедал, подставляя свободную ладонь, чтобы не просыпались зря крошки, свежайшую, посыпанную сахарной пудрой двойную бриошь от Елистратова.