Государство и светомузыка, или Идущие на убыль

Они вышли из поезда, не сговариваясь, пропустили вперед нескольких потенциальных попутчиков. У нее в руках была крытая белой тряпицей соломенная корзина, в которой что-то позвякивало, он держал неудобный торт и дурацкую сетку. Потерявшее блеск и объем солнце неотвратимо утягивалось за линию горизонта. Свежий порыв ветра скособочил Степану Никитичу шляпу (головной убор Александры Михайловны держался на тугой резинке), прилепил к ногам легкие брюки. Он неловко завертел головой, свел и развел колени. Спускаясь с деревянного настила, Александра Михайловна положила ему руку на плечо (она была высокая, одного с ним роста). Миновав несколько невзрачных домиков, они вошли под сень вековых деревьев. Какой-то подпрыгивающий и почесывающийся человек в тужурке путевого обходчика снял фуражку и пожелал им семи футов под килем.

В роще было совсем темно, они едва видели тропинку. Александра Михайловна свободной рукой убирала с дороги нависавшие сучья. Где-то совсем рядом защелкал соловей. Они остановились и послушали золотое горлышко. Степану Никитичу было невыразимо сладко и хорошо.

Потом они пошли дальше, и стало очевидно, что на последний поезд он не успеет. Тем временем она вводила его в курс дела. Усадьба, к которой они направлялись, принадлежала некоему Ивану Ивановичу Епанчишину, арапу или мавру, благополучно принявшему православие. Иван Иванович был женат на подруге Александры Михайловны, женщине-инвалидке Варваре Волковой. Сама Александра Михайловна — кажется, она забыла это сообщить? — постоянно проживает в Петербурге и приехала к Епанчишиным погостить. Утром в усадьбе кончилось спиртное, и Александра Михайловна вызвалась съездить в город. Сейчас она возвращается с несколькими бутылками «Смирновской». Идти осталось меньше версты, Степана Никитича отлично встретят, накормят и уложат спать. У него красивое лицо и прекрасное мускулистое тело. Александра Михайловна поболтает немного с подругой и придет к нему на рассвете. Он должен хорошо вымыться и обрызгаться французскими духами. Они проведут ночь чувственных радостей и познают друг друга в полной мере…

20

«Не пора ли, не пора ли…»

Он поминутно выдергивал из жилетного кармана золотую дареную луковицу, поддевал аккуратно подпиленным ногтем тугую крышечку с монограммой, но упрямые стрелки не желали подыгрывать мужскому нетерпению. «Рано!» — равнодушно констатировала маленькая. «Не торопи события!» — ехидно вторила ей большая.

Он продолжал стоять у окна в служебном кабинете. Снег больше не падал, дождавшиеся своего часа дворники сгребали атмосферные выделения в кучи, многочисленные дворницкие дети, радуясь своей причисленности к сословию, бросали в глаза друг другу горсти песка из приготовленных загодя ведер. Немолодой вислорукий фонарщик уже прошел каждодневным маршрутом — улица была освещена до самого конца. В кондитерской напротив кутили гимназистки. Обыкновенно он с умилением наблюдал, как кукольнолицые девчушки уминают зараз по дюжине эклеров, запивая их литрами горячего шоколада — сейчас, едва скользнув взглядом по ненасытным розовым ротикам, он снова переключился на зрение внутреннее и увидел события полугодичной давности…

Идти оставалось менее версты. Александра Михайловна без обиняков обещалась отдаться ему со всей возможной страстью. В голове Степана Никитича царствовал хаос, тело было напряжено. Необыкновенная женщина останавливалась, водила рукой по его одежде, целовала в губы. Брыляков, не вполне воспринимая выпавшую ему реалию, ощущал себя персонажем странного эротического сна. В его руках болтались помятая коробка с тортом и несуразная сетка, Александра Михайловна несла соломенную корзину, в которой нежно звякали большие бутыли «Смирновской». Они пробирались ощупью в совершеннейшей темноте, и вдруг — ветки перестали царапать, а стволы — преграждать дорогу, совсем рядом призывно засверкал огонек, они прибавили шагу, прошли через двор, кисло пахнущие сени, анфиладу пустых комнат и, наконец, встали, ослепленные светом.

Множество зажженных свечей явили аккомодирующемуся взору обширную запущенную залу. Несколько человек обоего пола бежали к ним с разных сторон ее. Александра Михайловна мгновенно была разлучена с корзиной, Степана Никитича, к немалому облегчению, освободили от опостылевших ему припасов. Стремительно нахлынувшая человеческая волна столь же стремительно и отхлынула. Трофеи были выброшены на застеленный порванными газетами стол, «Смирновская» обстукана, раскупорена и разлита, жестянки с паштетами вспороты, сыр разломан, торт покромсан на крупные ломти. Расхватав разнокалиберные стаканы и чашки, мужчины и женщины синхронно выпили и принялись за еду.