Государство наций: Империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина

В решениях 1923 г. коренизация выступала как самый неотложный пункт в повестке дня советской национальной политики. В духе психологической интерпретации национализма Лениным и Сталиным подчеркивались положительные воздействия коренизации. Она сделала бы Советскую власть родной, близкой, народной, понятной^{221}. Она обратилась бы к позитивным психологическим нуждам национализма, чтобы «[нерусские] массы увидели, что Советская власть и ее органы есть дело их собственных усилий, олицетворение их чаяний»^{222}. Она точно так же устранила бы негативное психологическое беспокойство в связи с восприятием иноземного закона: «Советская власть, до последнего времени [апрель 1923 г.] являвшаяся властью русской, станет властью не только русской, но междунациональной, родной для крестьян ранее угнетенных национальностей»^{223}. Родные языки сделали бы Советскую власть постижимой. Родные кадры, которым был понятен «быт, нравы, обычаи местного населения» сделали бы Советскую власть коренной, а не навязываемой извне Русской империей^{224}.

Наконец, решения 1923 г. также подтвердили признание партией самобытных национальных культур и обещали центральную государственную поддержку для их максимального развития^{225}. Известно высказывание Сталина о национальных культурах как «национальных по форме, социалистических по содержанию», но он так и не разъяснил, что это значит^{226}.[29] Неясность была намеренной, поскольку планы большевиков на социальное преобразование страны не допускали никаких основательных самобытных религиозных, правовых, идеологических или связанных с обычаями особенностей^{227}. Толкование, которое лучше всего соответствует смыслу сталинской «национальной культуры», — это «национальная идентичность» или «символическая этничность»^{228}.

Советская политика систематически содействовала развитию самобытной национальной идентичности и национального самосознания нерусских народов. И делала это не только посредством формирования национальных территорий с правящими национальными элитами, говорящими на родном языке, но и посредством агрессивного насаждения символических признаков национальной принадлежности: фольклора, музеев, одежды, кухни, музыки, поэзии, прогрессивных исторических событий.

Перспективной задачей было мирное сосуществование самобытных народностей с развивающейся во всесоюзном масштабе социалистической культурой, которая должна была превзойти ранее существующие национальные культуры. Национальной идентичности предстояла деполитизация посредством нарочито выказываемого уважения к нерусским национальностям.

Важно также понять, что советская национальная политика кое-чего не предполагала. Прежде всего она не предполагала федерацию, если в это понятие вкладывалось нечто большее, чем просто формирование административных территорий в национальном духе. На собраниях в апреле и июне 1923 г. украинская делегация во главе с Христианом Раковским весьма настойчиво добивалась передачи федеральной власти национальным республикам^{229}. Сталин презрительно отверг предложения Раковского, и лицемерно окрестил его цель конфедерацией^{230}. Хотя по Конституции 1922–1923 гг. она называлось федерацией, но фактически сосредоточилась вокруг центральной власти. Национальным республикам предоставлялось больше власти, чем русским провинциям[30]. До июня 1917 г. Ленин и Сталин отвергали федерацию и выступали за унитарное государство с областной автономией для национальных регионов. Это означало формирование национальных административных единиц и выборочного использования национальных языков в управлении и образовании^{231}. В июне 1917 г. Ленин вдруг реабилитировал понятие «федерации», но использовал его для определения того, что восходило к гораздо более амбициозной версии областной автономии. Как иронично заметил Сталин в 1924 г., формы федерации «оказались далеко не столь противоречащими целям экономического сближения трудящихся масс национальностей России, как это могло казаться раньше»^{232}. Советская федерация не означала передачи политической или экономической власти[31].

Экономическое уравнивание занимало более неопределенное место в советской национальной политике. Декреты 1923 г. по национальной политике призывали предпринять меры к преодолению «фактически [экономического и культурного] неравенства национальностей» Советского Союза^{233}. Одной из предложенных экономических мер было перенесение фабрик из Российского центра в восточные национальные регионы^{234}.