Государство наций: Империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина

Башкирские полки, сдавшие оружие, были расформированы, их солдаты переведены в существующие части Красной армии, где языком команд был русский, а не башкирский. Понятно, что остальные башкирские солдаты отказывались перейти линию фронта. Эксперимент по части советско-башкирского сотрудничества, кажется, закончился, не успев начаться^{522}.

Когда Валидов обратился к местным и дивизионным командирам с просьбой изменить политику разоружения и расформирования башкирских частей, его предложение было встречено враждебно. Командир Гай из советской Первой армии проявил больше сочувствия, но тем не менее настаивал на том, чтобы башкиры, если они хотят сохранить свое оружие, вступили в действующие части Красной армии. В конце концов 26 февраля Валидов изложил состояние дел Сталину по прямому проводу. Он сказал, что обещание Советов создать Башкирскую Советскую республику и сохранить башкирский корпус в целостности под общим советским командованием было нарушено. По мнению Валидова, зачисление башкир в русскоговорящие части было не просто неудобным в связи с тем, что команды отдавались на чужом языке. Это было прямым нападением на башкирский народ и его автономию, поскольку «Башкирская республика без вооруженных сил — это фикция». Роспуск башкирских частей мог только воодушевить русских «царских поселенцев» и «кулаков», которые присоединялись к неистовствующей Красной армии специально, чтобы отомстить башкирским беднякам^{523}.[62]

Пока Валидов пытался пробудить революционную совесть советского руководства, проводя классовый анализ характера империалистического гнета в Башкортостане, советские солдаты в Башкортостане (трудно сказать, были ли они местными «поселенцами» или нет) и впрямь действовали как армия завоевателей. Башкирских солдат и офицеров разоружали, оскорбляли, били, срывали с них одежду и вообще обращались, как с пленными. Местные крестьяне включились в эти унижения и оскорбления, и, когда башкирских пленных солдат вели через русские деревни, их забрасывали конским навозом. Красноармейцы скрылись с собственностью и деньгами Башревкома и разных окружных административных органов. Вскоре поступили сообщения о расстрелах.

Башкирские военные муллы, один башкирский бригадный командир и солдаты пали от «красных» орудийных расчетов, а сорок семь башкирских офицеров полиции были расстреляны Интернациональным полком Красной армии. «Красные» солдаты разворотили ульи в одной башкирской деревне и забрали мед; несколько башкир пожаловались на грабеж, но были подвергнуты пыткам и расстреляны.

В сохранившихся башкирских военных частях началось дезертирство, поскольку солдаты бежали в свои родные деревни или возвращались к «белым». Действительно, весь башкирский Первый кавалерийский полк в конце марта снова присягнул на верность Колчаку и оставался с «белыми» более пяти месяцев. Антибашкирская деятельность не ограничивалась частями Красной армии; разгромив башкирские власти и военные части, местные русские сформировали революционные комитеты в нескольких уральских фабричных городах, вероятно, с одобрения Оренбургского советского исполнительного комитета, не признававшего ни Башревкома, ни Башкирской автономии. Преображенский комитет сформировал собственный военный отряд, который арестовал местных башкирских чиновников и расстрелял сорок башкирских солдат^{524}.

Полнее всего описал этот позорный эпизод сам Валидов по своим наблюдениям и докладам агентов Башревкома, направленных для расследования бесчинств Красной армии. Он описывает десятки случаев убийств, грабежей и изнасилований, зачастую называя имена преступников и жертв. Валидов объясняет жестокость двуличием местных командиров Красной армии и притоком местных поселенцев в части Красной армии; последние были «классом богатых иммигрантов», которым нужно было только свести счеты с башкирами. Многие башкирские деревни вынудили платить непомерную дань русским солдатам-завоевателям, от 5 до 30 тыс. рублей, в противном случае их грабили. Еще один башкирский автономист Харис Юмагулов предположил, что богатые русские кулаки нарочно использовали риторику большевиков для оправдания своих бесчинств, называя это «экспроприацией башкирской буржуазии»^{525}.

Член ЦК, посетивший регион, сдержанно подтвердил масштаб катастрофы: «Докладываю, что один из башкирских полков перешел на сторону Колчака. Население относится к нам враждебно. Дезертирство среди башкирских отрядов достигло колоссальных пропорций. Надо отправить туда работников. Силы на фронте неадекватны».

Командир Советской Первой армии Гай пытался вновь обрести контроль над своими людьми, предупреждая, что совершающие «несанкционированные действия» против башкирских солдат и гражданского населения будут расстреляны. Несмотря на это, разграбление Красной армией Башкортостана продолжалось много недель, прекратившись только тогда, когда наступление «белых» в марте-апреле 1919 г. заставило Красную армию отступить.