Государыня

— Стреляйте по ним, шакальи дети!!! Стреляйте!!!

Пири-паша был в бешенстве. Пока они подходили к этим детям шайтана, русские уже успели их обстрелять — и нанести серьезный урон кораблям. Чуть ли не половина галер выбыла из боя еще до его начала — на палубах разгорался огонь, который просто нельзя было потушить водой. Неужто русские свиньи узнали секрет греческого огня?!

Секрет, которым и османы не владели?

Паша поежился.

А если это попадет в его корабль? Конечно, он предусмотрительно держался в центре линии, но мало ли?..

Не стоит ли выйти из боя?

Русские, впрочем, таких стремлений не проявляли. Вот начали сближаться два корабля, с русского полетели веревки с абордажными крюками, притягивая их вплотную…

Пири-паша был занят.

Так занят, что брандер увидел минуты за две до столкновения. Сначала турки даже не поняли, что это такое. А потом, при виде мальчишки с факелом на носу корабля, при виде сосредоточенных лиц казаков…

Вот тут Пири-паше стало страшно.

— В сторону!!! В сторону, дети шакалов!!!

Это были последние его слова, не считая грязной ругани.

Налегли на весла рабы, засвистели бичи надсмотрщиков, но — поздно. Чайка, идя под ветер, развила неплохую скорость — и врезалась в незащищенный флагманский бок ровно за пару секунд до взрыва.

Грохнуло так, что на миг все даже прекратили перестрелку.

Флагман турецкого флота горел свечкой, через борта в воду сыпались турки — кто успел, конечно, в строю возникло замешательство — и тут с другой стороны донесся такой же взрыв.

Конечно, ничего сверхъестественного в этом совпадении не было, просто флажковая азбука, которую отлично знали все «троянские коньки» — два на брандерах и третий в «люльке» на мачте русского флагмана. Один просигналил, два прочитали — и вот она, синхронность, плюс-минус пара минут.

Турки… оторопели.

Иного слова и подобрать было нельзя. Вот они вели перестрелку с противником, никоим образом их не превосходящим, а вот уже убит командир, взорваны брандерами два корабля… А если там есть еще брандеры?

Строй рассыпался, словно по карточному домику ногтем щелкнули. Русские корабли еще пытались преследовать противника, но разве их догонишь против ветра? Страх за свою шкуру — лучший ускоритель всех времен и народов.

Иван Морозов смотрел с мостика корабля — и не верил себе.

Неужели — все?!

Кое-где еще кипела схватка, еще дрались на нескольких кораблях, но рядом уже крутились казачьи чайки, забрасывали крючья, лезли через борт на турецкие суда…

— Победа? — спросил он у Поля, который все это время стоял рядом.

И получил утвердительный кивок головой:

— Победа, принц!

А в следующий миг Иван просто крепко обнял боцмана. Снял с руки перстень с рубином, протянул…

— Спасибо, друг. За нами не забудется!

Поль усмехнулся, но перстень взял. Примерил на мизинец — остальные пальцы не подходили, кивнул.

Впрочем, если он надеялся, что этим благодарность и закончится, — зря.

Этим же вечером Поля Мелье не стало.

Был Поль Мелье, а стал русский дворянин Павел Мельин. Царевич Алексей Алексеевич написал ему жалованную грамоту на две деревеньки и обещал еще денег, как домой вернутся.

Принимайте награды и командование Азовским флотом, адмирал Мельин.

* * *

Бояре смотрели ошалелыми глазами, иначе и не скажешь. Не бывало еще такого на Руси православной. Чтобы собрали Боярскую думу, да в тронный зал вошел не царь, а царевна, да как…

Софья шла молча. Ничего нового в царевне не прибавилось: ни дорогих украшений, ни изукрашенной одежды — простое черное платье. Два кольца на тонких пальцах да — новшество — тонкий венец на непокрытой голове. Темная коса змеится по платью, а голова не опущена, глаза скользят, словно бы ненароком, по боярским лицам, губы стиснуты и выражение лица у нее… такое…

Не подобает такого порядочной-то девице.

И… что это у нее в руке? Плеть, не иначе. Не та ли, которой Тараруя?..

Впрочем, осудить царевну не рискнул никто.

Ибо шли за ней рука об руку патриарх Питирим и протопоп Аввакум — и глядели так, что пропадала всякая охота спорить. Стало быть, патриарху хорошо, а тебе, боярин, неладно? Не многовато ли на себя берешь?

Софья шла молча. Да, знать бы им, толстомясым, сколько она усилий приложила, убеждая обоих священников. Убедила. Из шкуры вывернулась. Хотя протопоп и так ее поддерживал, видя, что не во зло сие. Просто иначе никак с ней не управиться, с боярской-то вольницей. Да и бунт, едва не вспыхнувший, был хорошим аргументом. Для Питирима же иные доводы нашлись, тому Софья больше на чувство вины давила. Когда брата чуть не свергли — молчал? Вот и сейчас молчи! Алексей ведь вернется и все припомнит…

И с этим спорить никто не решался. Любому, кто усомнился бы в возвращении по осени царевича, Софья бы глаза выцарапала.

Свита? Рынды, сенные девушки, боярыни… никого. Вся свита за дверью осталась. Родные хотели пойти с Софьей, но она запретила. Ни к чему сейчас, в следующий раз тогда…

Вот и трон… неужто?