Однако княгиня не отпустила мужа в опасный вояж в те дни, потому как почувствовала, что Илья только виду не подаёт, что мучается внутренними болями. Спустя неделю, когда Илья сказал, что пора отправляться на поиски сына, Елена остановила его:
— Подожди немного, мой любый. Пострадаем ещё малую толику, пока не схлынут рождественские да крещенские морозы.
— Как можно ждать, славная? — возразил Илья.
— Нужно, дорогой. Тебе ещё следует окрепнуть, лекарю показаться. Я учёного лекаря от магистра фон Плеттенберга жду. Как усмирит твои боли немец, так с Богом в путь…
Лекарь оказался не немцем, а итальянцем. Звали его Аксельмо из Флоренции. Ему было лет пятьдесят, живой, весёлый, с чёрными, словно маслины, глазами. Осмотрев, ощупав и расспросив Илью, как его лечили, он заметил:
— О, лекарство из пчелиного прополиса — это хорошо. Тот знахарь тебя спас. Плыть бы тебе в ладье Харона. Мне же тебя долечить нужно.
Врач Аксельмо, время и могучий организм Ильи сделали к весне своё дело. Вновь, как и прежде, князь лихо скакал на коне, упражнялся на мечах или саблях то с Карпом, то с Глебом. А по ночам он и Елена услаждали себя любовью. Они были жадны до утешений, до близости, изголодавшись за месяцы разлуки и терпения. Они блаженствовали каждую ночь. В эти часы Елена шептала с жаром:
- Любый, я понесла новую нашу кровинушку.
- Так и должно быть, моя ненаглядная лебёдушка, — отвечал Илья.
В начале марта, когда зима обмякла и на полях появились проталины, Илья собрался в путь. Взял с собой неизменных Карпа и Глеба, отобрал полсотни крепких воинов, а когда все сборы завершились, прижал на прощание Елену к груди и сказал:
— Береги себя, желанная. Принеси Софьюшку, а я постараюсь найти сынка Иванушку.
- У нас будут и доченька и сынок, родимый. Береги себя, — ответила Елена.
Странствия князя Ильи и его полусотни длились долго, им пришлось одолеть многие опасности. У них случались стычки с летучими королевскими отрядами. Леса для них были родным пристанищем. Под Вельском князь и его люди обошли все селения, монастыри и храмы, всюду спрашивали о судьбе серафимовских монахов, о приёмных младенцах. Но никто не видел исхода монахов из обители Святого Серафима, никто не знал, у кого появились в семьях приёмыши. Были и такие, кто давал кое–какие пояснения: «Да и как монахам было показаться на людях, ежели королевские воины проводили и лето и зиму в округе».
Поставив себя на место игумена Нифонта, Илья пришёл к выводу, что изгнанные монахи ушли лесами на восток, может быть, пробрались на Русь. Разделив под Вельском полусотню на два отряда, он отправил один отряд во главе с Глебом в сторону Слуцка, а сам с другим отрядом пошёл на Могилёв. Но и на этих путях ни князь Илья, ни сотский Глеб не нашли никаких следов монахов и младенца. Они заходили во все православные монастыри, но и там никто не слышал об изгнанниках из обители Святого Серафима. Прошли месяцы, а поиски ни к чему не привели. Илья уже потратил все деньги на корм и питание, взятые в Бреславле, и теперь надеялся пополнить кошель только в Могилёве — городе, принадлежащем Елене, если там не случилось перемен. К счастью, перемен не произошло, город оставался за вдовствующей королевой, и в нём стоял наместником Прокофий Татищев. Встретившись, князь и боярин порадовались, что живы и здоровы, а других радостей у них не оказалось. Когда Глеб с отрядом, как договаривались, добрался до Могилёва, Илья горестно отметил:
— Тщетны наши поиски, мой друг. Поди, Сигизмунд не изгнал монахов, а угнал их в Краков и там закабалил. Печально, но пора уходить в Бреславль.
Князь Илья и воины вернулись в замок Миндовга на исходе августа, проведя в поисках почти полгода. Елена встретила мужа радостно и спокойно, потому как боль по утраченному сыну сменилась ожиданием нового дитя.
— Может, опять сынок народится, так Иванушкой и назовём, — утешала Елена всё ещё пребывающего в горе Илью.
— Государыня–лебёдушка, роди мне девочку. Сердце просит, — гладя полный живот супруги, признался Илья.
С возвращением князя Ильи в замок Миндовга жизнь супружеской четы потекла мирно и благополучно. Спустя много месяцев Елена на удивление легко родила девочку. Её назвали Софьюшкой в память о великой княгине Софье Фоминишне. Некоторое время было похоже, что за пределами Бреславля все забыли о бывшей великой княгине Литвы и королеве Польши, потому как никто из окружения Сигизмунда и сам король в ней не нуждались. Монахов из обители Святого Серафима и впрямь угнали под Краков и там отдали на исправление веры в монастыри к бернардинцам. Правда, одному из монахов, молодому и сильному, удалось сбежать. Его искали, но так и не нашли. Обо всём этом вести до Елены не доходили. Она же посылала гонца в Гливице узнать о том, как завершилось возведение Софийской обители. Гонец вернулся через месяц и порадовал Елену:
- Всё, матушка–государыня, исполнено по вашему завету. Три дня я у игуменьи Параскевы гостил. Всё она показала, всем довольна и старосту хвалила.