Государыня

   — Спасибо, Панове послы. Вы разумны, как я и ожидал, — ответил Иван Васильевич и повёл своё большое семейство во дворец.

В тот же день в царских палатах был большой званый обед, и на нём дьяк Фёдор Курицын по поручению государя объявил о дне отъезда из Москвы княжны Елены в Вильно. Ещё он пояснил послам, каким должен быть чин венчания молодых:

   — Желательно государю всея Руси, чтобы великого князя литовского венчал епископ.

   — То в законе нашей веры, и будет он венчан в католическом храме, — ответил Ян Заберезинский.

   — А великую княгиню должен венчать владыка Смоленский Иосиф в православном храме, — продолжал Фёдор.

У Заберезинского и на это был готов ответ.

   — Он уйдёт в Вильно из Смоленска вместе с невестой. А в Вильно с великим нетерпением ждёт невесту жених, лик которого мне велено нынче передать вам. — Заберезинский обратился к гетману Ляху: — Пан Георгий, подай‑ка мне портрет.

Пан подал завёрнутый в полотно портрет великого князя. Заберезинский развернул его и преподнёс Ивану Васильевичу.

   — Ты, государь всея Руси, желал видеть лик своего зятя. Вот он, полюбуйся.

Иван Васильевич принял портрет с некоторым волнением. Александр был нарисован весьма красивым: лицо белое, щёки румяные, глаза тёмно–серые, усы лихие. И хотя это лицо показалось государю лубочным и ничего не говорящим о натуре, он сказал Софье Фоминишне:

   — Настоящий литовский король. Что ж, сей лик останется в наших покоях. А тебе, дочь моя, — обратился он к Елене, — пусть живой Александр на всю жизнь милым другом будет. Благословляю тебя.

Послы ударили челом и по очереди поцеловали руку у родителей невесты. Сюрприз с портретом внёс некую задушевную струю в торжество и пришёлся по душе многим русским вельможам.

   — Ишь как славно послы к нам подъехали, — произнёс боярин Василий Патрикеев.

Час отъезда Елены был назначен через два дня и приходился на вторник 13 января 1495 года. Начались великие хлопоты–сборы. А в день проводов хозяева и гости встали задолго до рассвета. В Успенском соборе отстояли молебен. По окончании службы великий князь и вся его семья вышли на паперть. А когда архиереи и послы собрались рядом, Иван Васильевич, окинув взором людское море на Соборной площади, торжественно повторил свою прежнюю речь послам. Свидетелями этой речи стали все москвитяне, и они теперь знали о ходе переговоров во время сватовства. Сказал государь горожанам и о том месте великой княгини в Литве, какое она должна занять. В конце он с грустью добавил:

   — Ей там будет трудно, вельми трудно: остаётся она православной среди латинян. Сами посудите, каково ей, дети мои, будет стоять в греческом законе. Помните о том, молитесь за дщерь Иоаннову. И я с вами молиться буду.

Торжественность проводов, речь батюшки, государя всея Руси, доброжелательные лица горожан — всё это откладывалось в груди и в памяти княжны и, как после скажет Елена, оставило неугасимый свет в душе. Она удивилась, как умел влиять её отец на умы и чувства людей. Завершив слово, Иван Васильевич вручил дочери список своей речи, который так и не понадобился ему.

   — Возьми и храни, ибо сие когда‑нибудь сослужит тебе.

Елена приняла список и поцеловала руку отца. И он её поцеловал. Потом княжна обняла мать, и они долго стояли, прижавшись друг к другу. Пришла очередь проститься с братьями и сёстрами, к которым Елена питала нежные чувства. Она поклонилась москвитянам и всем кремлёвским святыням. И вот уже отец с матерью повели её к просторной тапкане. На глаза у Елены навернулись слёзы, и, чтобы не разрыдаться, она поспешила скрыться в экипаже, где её ждали жены главных русских послов: мамка–княгиня Мария Ряполовская, женщина лет сорока, румянолицая и улыбчатая, боярыня Ефросинья Скуратова, боярская дочь, ровесница Елены Анна Русалка и неизменная спутница отрочества и юности боярская дочь Палаша.

Утерев слёзы, Елена выглянула из тапканы и была ошеломлена тем, что перед нею возникло. Она увидела довольного отца, довольных братьев и сестёр. Это поразило Елену и больно укололо в сердце. Лишь единственный близкий человек разделял с Еленой печаль разлуки. Это была её мать, Софья Фоминишна. Она рыдала, повергнутая в неподдельное горе. Её пытались успокоить, но она отворачивалась от доброжелателей и готова была бежать за тапканой. Провожая дочь, не вспомнила ли Софья Фоминишна свой отъезд из Италии? Но как различны были их судьбы! Мать уезжала от тяжёлой римской опеки в православную, единоверную державу, дочь из благочестивого православия — в католическую страну.

В последние мгновения отъезда Елены какая‑то неведомая сила повлекла Софью Фоминишну следом за дочерью. Но где ей, отяжелевшей от горя, было успеть за быстрой тапканой! К ней подбежали боярыни, попытались остановить её, она гневно крикнула на них: «Прочь с дороги!» — и продолжала бежать. Кто‑то распорядился подать великой княгине возок. Её усадили в него, возница ударил коня, и тот помчался следом за поездом княжны Елены. А за возком побежали дочери и сыновья великой княгини, только княжич Василий остался близ отца.