Государыня

Обряд проводов был нарушен. Иван Васильевич, наблюдая всё это, вознегодовал и винил себя за то, что всё получилось как‑то не по–людски. Он вернулся в храм и велел епископу продолжать молебен. Досада Ивана Васильевича не угасала, она усилилась, когда боярин Василий Патрикеев доложил ему, что Софья Фоминишна догнала тапкану Елены, пересела в неё и повелела дочери остановиться в слободе Дорогомилово. Вместе с Еленой были остановлены послы и все, кто сопровождал княжну, лишь обоз с дворней и тысяча воинов ушли вперёд, на Кунцево. Выслушав боярина, великий князь в сердцах и с болью крикнул:

   — Господи, что за блажь одурманила государыню!

Софья Фоминишна задержала дочь в слободе на два

дня и две ночи и просила у неё за это прощения.

   — Ты уж не казни меня, родимая. По живому от сердца тебя отрываю. Никогда не думала, что так опалит мою душу разлука с тобой.

   — Матушка, не казнись, мы поплачем вместе над моей тяжкой долей, — пыталась утешить Елена мать.

Великая княгиня дала‑таки волю слезам и горю, а ещё тому, что не смогла высказать в кремлёвских палатах. За два дня мать и дочь наговорились вволю, и им стало легче.

   — Эти два дня, матушка, я никогда не забуду. Ты мне столько радости подарила!

А на исходе второго дня в Дорогомилово примчал великий князь. Он долго корил Софью Фоминишну за проволочку, а Елену вновь увещевал и давал наказ стоять за православную веру.

   — Тебе не должно погасить мои надежды на одоление литвинов в нашем многолетнем споре. И помни, что от твоего радения за Русь мы будем прирастать исконными нашими землями, — сказал он дочери на прощание.

   — Я постараюсь, батюшка, я постараюсь, — твердила Елена.

В эти часы, проведённые с отцом, Елена почувствовала, как её нежные чувства к нему угасают, потому как он упорно добивался того, чтобы её жизнь на чужбине превратилась в сплошное борение с недругами, в чей стан посылал её родитель. Душа подсказывала ей, что она прощается с отцом навсегда. Но приняла Елена это предчувствие как‑то отрешённо и спокойно, не предугадывая последствий.

Морозным и тихим, ещё сумеречным утром Елена распрощалась с родителями и покинула Дорогомилово. На душе у неё было черно и пусто.

Глава девятая. ДЕРЗКИЙ ИЛЬЯ

Князь Илья Ромодановский после спасения княжны Елены редко появлялся не только в государевых палатах, но и в Кремле. Казалось бы, и повода к тому не было — не показываться среди придворных вельмож, да Иван Васильевич винил‑таки его за службу во время пожара. Дал Илья промашку и позволил татям похитить великокняжескую дочь. Но позже государь простил его и даже наградил званием окольничего, однако от службы при дворе молодого князя освободил. Илья днями не покидал отцовского подворья, что стояло в конце улицы Варварки. В летнюю пору он часами просиживал на берегу Москвы–реки, смотрел, как текут её светлые струи, как чайки ловят плотвичек, иногда под вечер купался в тёплой, как парное молоко, воде. Было похоже, что он ни о чём не думал, ко всему стал безучастен, живёт без интереса к тому, что происходило в окружающем мире, в Москве, в Кремле.

Но так лишь казалось тем, кто видел Илью мельком. В душе молодого князя бушевали страсти, и причиной тому служила боль надвигающейся утраты. Илью всё сильнее пожирал огонь полыхающей любви, и он не находил, да и не искал средств погасить сей огонь. Тогда, в час спасения в подземелье Арининского монастыря, княжна обняла его и многажды поцеловала. Он понял, что её поцелуи были не только знаком благодарности за спасение. В Елене вырвалась на свободу глубоко упрятанная страсть. В тот миг Илья ответил ей тем же. Они оба поняли истинное значение тех поцелуев. А их слова, вылетевшие в тот миг из сердечных глубин, застыли в груди князя, словно вырубленные из камня. Теперь Илья знал, что их сердца горят в одном пламени. Они провели в объятиях друг друга всего минуту–другую, но в это короткое мгновение сердечной близости это откровение в выражении чувств показалось Илье вечностью.