Готамерон. Часть I (СИ)

Подняв голову, он с благоговением стал рассматривать рифленые колонны у стен и стрельчатые витражные окна меж ними. В каждом из трех нефов базилики царило убранство и порядок, но без вычурной красы. Отсюда Верф хорошо видел и каменный алтарь. В час молитвы к нему допускались лишь самые верные слуги Нисмасса. На продолговатом резном блоке, устланном шелковыми пеленами, стояли три пылающих кубка с тоником. Приклонив колено напротив, в молитве замерли шестеро прислушников. Одним из них был Уотт. В отличие от других, толстяк стоял на коленях, что считалось знаком особой милости.

Сбоку раздался мелодичный голос, с каждым новым куплетом набиравший силу. Верф ненадолго отвлекся от молебна и с улыбкой посмотрел на товарища. Темноволосый Дольф стоял рядом и, закрыв глаза, возносил хвальбы Господу. Его звонкий, певчий голос разносился под арочным сводом подобно соловьиным трелям. Юноше было семнадцать, и вел он себя соответствующим образом. За пределами обители, Дольфа, как и любого другого южанина, считали дикарем. Акцент и поведение выдавали в нем чужака, а смуглая кожа и вспыльчивый нрав только подчеркивали это отличие. Он мог не поздороваться с братьями, пройти без поклона мимо мастера, войти в столовую в капюшоне и даже напиться. Проще говоря, вел себя не так, как пристало потомкам спокойных и миролюбивых велинкронцев. Дольфу многое прощалось благодаря его незаурядным способностям. Во искупление провинностей, он получал строгие наказания, но об изгнании его из кеновии и речи быть не могло. Детство Дольф провел на крошечном островке Гримхолд, расположенном в четырех днях плавания от Миркхолда. Его отец был простым рыбаком, которому однажды посчастливилось откопать пиратский клад в одной из бухт близ Руана. Будучи человеком предусмотрительным и находчивым, он не стал никому об этом говорить, продал дом, коптильню и уплыл на Эквитанию в местечко под названием Яблочная долина, где открыл собственное дело. К несчастью, хозяева клада тоже оказались людьми находчивыми и быстро нашли вора. Дольфу повезло, что отец к тому времени успел отправить его в путь за знаниями. Письмо о гибели незадачливого грабителя он получил уже будучи прислушником и, скорбя об участи родителя, поклялся исполнить последний его завет — стать ученым человеком.

На последнем куплете голоса смолкли. Затем Виман произнес хвалебную речь и благословил братию на добрые дела, после чего прислушники по трое стали подходить к алтарю. Там они принимали чаши с тоником из рук мастеров и делали один глоток. Верф с нетерпением ждал своей очереди. Он любил этот зеленоватый напиток, порождавший в голове диковинные видения. В Готфорде тоник стоил дорого и не пользовался популярностью среди горожан, поэтому напиток продавали только в портовых тавернах. Моряки называли его «Зов мурены». Он хорошо горел, но не обжигал губы, а в больших количествах облегчал даже самую нестерпимую боль.

Получив утреннюю порцию, он вернулся на место и некоторое время в полной безмятежности слушал проповедь великодушного мастера Вимана, которого через некоторое время сменил жестокосердный Ликир. Воздух вокруг плыл подобно волнам. Солнце грело спину. Сбоку раздавался шепоток Дольфа, зачем-то без остановки читавшего заученные строки из Огненного писания. По сторонам доносились смешки, брань и даже стенания братьев, тех, кому удалось отхлебнуть больше обычного. Тоник действовал сродни рваротной траве, обнажая мысли и чувства. Со стороны могло показаться странным, что нисманты дают пастве нечто подобное, но и здесь, как и во всем остальном, любая задумка имела смысл. Мастера называли тоник «эликсиром правды», и пока прислушники пребывали в религиозном экстазе, внимательно наблюдали за реакцией братии, чтобы после утрени приступить к врачеванию самых заблудших душ.

Когда действие напитка ослабло, Виман прочитал еще одну проповедь, посвященную семи столпам сатутвитанства, а затем вернулся в пепельные палаты. Прислушники тоже стали расходиться. Следуя к порталу базилики, каждый проходил мимо алтаря богини Нигмы, благодаря которой в Эктоферуме появилась жизнь, и опускал фитиль свечи в чашу из зеленого стекла. Подарив божественный огонь дочери Нисмасса, Верф положил свечу в корзину и, не дожидаясь братьев, поспешил в отхожее место. Согласно регламенту, ничто не должно было совершаться прежде молитвы, поэтому приходилось подавлять даже естественные желания. Как назло в это время под аркой у башни уже выстроилась очередь. Пришлось и здесь подождать, а затем идти в умывальни. Там он встретил Дольфа и Уотта.

— Столько лет живешь в этих стенах, брат мой, — мягким голосом произнес Уотт, со свойственной ему безмятежностью. — Давно пора научиться отсчитывать часы до подъема. Мы с Дольфом все успеваем сделать до утрени.

— Могли бы и меня разбудить, — буркнул Верф, подступая к деревянной бадье с водой.

— Ты же знаешь, брат мой, что запрещено разрушать сон человека без крайней нужды, — назидательным тоном молвил Уотт.

— Да. Твое сознание может не вернуться в тело из мира грез, — добавил Дольф.