Готфрид Келлер

Основное политическое требование Келлера — решительная защита швейцарского демократического союза. Но, если говорить шире, его основная политическая программа — это революционный демократизм. Он считал Швейцарию исторически возникшим органическим образованием. В любую минуту он готов был взяться за оружие для борьбы против стран, граничащих с Швейцарией и порой угрожавших ее независимости. Но его никогда не оставляла надежда на такое углубление демократии во всей Европе, которое даст возможность разрешить все национально-государственные проблемы мирным способом.

В 1872 году, когда цюрихский профессор Гусеров был приглашен во вновь открытый Страсбургский университет, Келлер обратился к нему с прощальной речью: «Пусть Гусеров передаст привет страсбуржцам от старых друзей, цюрихцев, и скажет им, чтобы они не чувствовали себя слишком несчастными в новой империи. Может быть, настанет время, когда в этой германской империи разовьются такие государственные формы, которые нужны швейцарцам, тогда вполне возможно воссоединение. Само собой разумеется, речь идет не о существующей уже теперь форме вольных городов, а о более крупных народных республиках».

Эти мысли Келлера, вызвавшие в то время всеобщее возмущение среди реакционеров всех оттенков, тесно связаны с лучшими традициями немецкой демократии. В предисловии к своей «Германии» Генрих Гейне высказывал тс же принципы, говоря о взаимоотношениях между Германией и Эльзас-Лотарингией.

Этими демократическими убеждениями проникнуто все творчество Келлера. Он не только глубоко прочувствовал, но и основательно продумал свой принцип: «Все есть политика». Расцвет поэзии, расцвет реализма (а для него эти понятия равнозначны) не представлялся ему возможным без социально-политического расцвета демократии. В Гейдельберге Келлер написал небольшую статью, в которой оправдывал романтическую поэзию тем, что в ее время не было ни возможности, ни способности к «прямому действию»; подлинного же расцвета поэзии он ждал от нового общественного подъема.

И эти взгляды близки лучшим демократическим умам Германии, например Гейне и другу Келлера, Герману Хеттлеру в его фейербахианский, демократический период.

Келлер писал свои заметки в разгар революции (июнь 1849 года), еще не зная, каков будет ее исход. Но взаимоотношения между литературой и революцией, перспектива их совместного развития были для него совершенно ясны:

«…из столкновения разнородных тенденций возникла уже бездна сюжетов и поэзии, и это позволяет обходиться без существовавших до сих пор суррогатов (т. е. романтики. — . Г. Л.). Июньские дни в Париже, венгерская война, Вена, Дрезден, может быть, также Венеция и Рим будут неисчерпаемыми источниками для авторов поэтических произведений всякого рода. Новая баллада, драма, исторический роман, новелла найдут то, что им нужно. Баденская революция показала мне, сколько можно найти непосредственно в жизни.

Подлинно «немецкий» в сущности значит не что иное, как народный; сюда же следовало бы включить к понятие «поэтический», потому что, как только народ начинает свободно дышать, он сейчас же становится поэтичным, то есть самим собой».

В этой же статье Келлер вскрывал филистерство буржуазно-либеральных эпигонов романтика:

«Только бескровная буржуазия хотела бы остаться в том положении и на том месте, где мы сейчас находимся, вися всей своей тяжестью на полузасохшем суку и обгладывая скудные ягоды до тех пор, пока он не обломится, и весь этот ком не полетит кубарем в бездну. Если бы я не знал слишком хорошо, что филистеры — это филистеры и ничего больше, я вынужден был бы считать их самыми легкомысленными и поэтичными чудаками. Потому что, собственно говоря, только чудаки могут чувствовать себя хорошо в таком рискованном положении».

Те же мысли мы найдем и в важнейших критических работах Келлера, в его статьях о швейцарском писателе Иеремии Готгельфе. Келлер восхищается этим эпическим поэтом, своим предшественником, и тонко анализирует вопрос, почему в творчестве Готгельфа — реализм мог восторжествовать над ограниченными воззрениями автора. Келлер объясняет эту, выражаясь словами Энгельса, «победу реализма» тем, что, при всей своей политической ограниченности, Готгельф не имел ничего общего с политическими интриганами из «верхов», был далек от реакционных литературных салонов и принимал близко к сердцу интересы народа. Однако Келлер беспощадно критикует Готгелъфа, когда тот, в угоду своим реакционным взглядам, насилует действительность и огрубляет ее изображение своей неприкрытой пропагандой.

Келлер неразрывно связывает подлинное искусство с народностью, настоящую поэзию с демократией. Демократизмом проникнуто все мышление и творчество Келлера.