Готический роман. Том 1

– Боюсь, ты недооцениваешь своего папашу, – усомнился вдруг Ури. Из неведомых закоулков его подсознания желтой бабочкой выпорхнул знакомый полицейский листок и закружился над креслом Отто, который, отстукивая по рельсу «скорей скорей скорей!», быстро ехал вниз по подземному коридору. – Даже такому мудрецу, как Карл, было бы непросто обвести вокруг пальца Отто.

Инге насторожилась:

– Что ты имеешь в виду?

– Как ты думаешь, Отто знал, кто такой Карл?

– Конечно, нет. Откуда он мог знать?

– Почему же он так его не любил?

– Откуда ты это знаешь? Опять от Клауса?

На этот вопрос можно было не отвечать, она и не ждала ответа:

– Тогда ты знаешь, за что он не любил Карла. За то же, за что тебя, – из ревности. Ну, а если даже и не любил, так что?

– Сам не знаю, – Ури на миг запнулся и добавил медленно, вслушиваясь в скрытый смысл собственных слов. – Сегодня, когда я искал у него в ящике ключ к люку над подвалом, я наткнулся там на полицейский листок с портретом фон Корфа.

– В ящике у Отто? – не поверила Инге.

– В ящике у Отто, – подтвердил Ури.

– Бред какой-то! – вспыхнула Инге.

– Можешь пойти к нему, открыть ящик и убедиться собственными глазами.

Инге перестала наконец метаться по комнате. Она остановилась и тревожно уставилась на Ури, словно умоляя его отказаться от своих слов:

– Я думаю, это случайное совпадение. Откуда бы он мог узнать?

Ури припомнил сбивчивую болтовню Клауса про две незаметные дырочки, просверленные им по просьбе Отто в дверях, ведущих в спальню Инге:

– А если предположить, что он иногда подслушивает под дверью твоей спальни?

Если Инге об этом и подозревала, виду она не подала. Она изобразила бурное негодование: ее возмутила сама чудовищность такого предположения – нет, нет, ее отец не способен на подобную низость! Но чем горячее Инге отрицала самую мысль о том, что ее(!) отец(!) мог подслушивать под ее – ее! – дверью, тем очевиднее становилось Ури, что она об этом если и не знала, то уж точно это подозревала. Но он не стал с ней спорить – к чему? Разве ему так важно вырвать у Инге признание, что ее отец за ней подглядывает? Ему сейчас было важно другое – ухватить за хвост какую-то ускользающую русалку-считалку, недосказанную сказку-развязку, смутная тень которой маячила у самой поверхности сознания, будто выплывала навстречу и тут же уходила вглубь, не даваясь в руки.

Зато ему в голову, словно в насмешку, лезли совершенно бесполезные байки Клауса о каких-то голых девушках, бегающих по лесу в поисках растерявшего свою одежду школьного учителя. Ури хотел было стряхнуть с себя и девушек, и учителя, но кто-то чужой внутри него ехидно захохотал, и на фоне голых девушек, слегка их заслоняя, возникли тени двух голов, обращенных к освещенному экрану телевизора. Головы качнулись, согласно склонились одна к другой и нежно потерлись одна о другую щеками. «Отто и фрау Штрайх!» – приходя в восторг, захихикал чужой голос. Туг Ури уже не мог удержаться, а не то бы он задохнулся от распиравшего его грудь смеха.

– Ты права, ты права! – поспешно согласился он с Инге.

– Не понимаю, что ты находишь тут смешным, – насторожилась она.

– Видишь ли, – протянул Ури, – если Отто за тобой и подглядывал, то это было раньше. А теперь он боится, как бы ты не начала подглядывать за ним...

– Я за ним?

– Ну да, ты за ним. Когда он запирается у себя наедине с прекрасной Габриэлой Штрайх.

Больше всего Инге поразило, что и Ури называет курицу Штрайх Габриэлой.

– И ты тоже знаешь, что ее зовут Габриэла? – так и вскинулась она.

– Конечно, знаю, как не знать? Ведь старик теперь целыми днями отстукивает ее имя: ему, наверно, нравится повторять: «Габриэла! Габриэла!» – Ури со свистом втянул в себя воздух, стараясь сдержать рвущийся наружу хохот. – Это благозвучное имя наводит его на воспоминания об интимных минутах.

– О каких интимных минутах ты говоришь? – озадаченно уставилась на него Инге. – Надеюсь, ты не хочешь сказать, что они... ну, что они... ты не хочешь сказать, что они...

И она замялась, так и не найдя подходящего слова, которое могло бы верно описать то, чем могли, а вернее, совершенно не могли, заниматься Отто и фрау Штрайх, запершись наедине в комнатах Отто.

– Именно это я хочу сказать. Они делают почти то самое, что ты думаешь. Только немножко другим способом.

– Ну и воображение у тебя! – возмутилась Инге, протягивая руку к бутылке с коньяком. Пока она наливала полный бокал «Ашбаха» для себя и изрядную порцию для Ури, рука ее дрожала так сильно, что дребезжание стекла о стекло невольно навело его на мысль о Доротее.

– А что прикажешь делать? Ведь у вас тут истинный pай извращенного воображения, – покаялся Ури и осторожно пригубил коньяк, который оказался вкусным, так что он процедил сквозь зубы еще пару глотков. Коньяк пошел хорошо и пришелся как нельзя кстати: сегодняшние тревоги вдруг показались не стоящими внимания, и Ури разрешил себе отдаться на волю беспричинно нарастающего смеха: