Готический роман. Том 1

– Запомни, – пригрозил он мне, – Если ты пикнешь, что ты меня здесь видел, убью!

И сапоги его забухали по ступенькам, совсем не так, как каблучки фрау Инге, а противно: «плюх-плюх-плюх!». Он исчез как раз вовремя, потому что из проема в стене выглянуло лицо Ури, и он шустро выскочил из цистерны на дорожку, отряхиваясь, как Ральф после дождя. Вид у него был довольный.

– Хорошо, что ты туда не полез, – сказал он мне, будто я собирался туда лезть и передумал. – Там такая вонища – ты бы не вынес.

– А сокровище ты нашел? – спросил я, вспомнив слова Дитера.

– Конечно, нашел, – засмеялся Ури и вытащил из кармана какой-то блестящий предмет, который он тут же зажал в кулаке, чтобы я не мог его рассмотреть. – Вот оно, сокровище.

Он снял с шеи связку ключей и велел мне пересчитать их. Когда я пересчитал и сказал «Двенадцать!», Ури поднес кулак к моему носу и разжал, – на ладони у него лежал большой красивый ключ.

– Тринадцатый красавец! – заорал я. Чтобы узнать этот ключ, мне совсем не надо было пересчитывать остальные: он был особенный – не такой, как другие, – у него головка была не человеческая, а лошадиная. Мне стало очень весело, что ключ нашелся, что Дитер-фашист убрался прочь и что мы с Ури идем обедать к фрау Инге на кухню. Вот она обрадуется, когда мы покажем ей ключ с лошадиной головкой!

– Только фрау Инге – ни-ни-ни! – ладно? Мы сделаем ей сюрприз! – объявил вдруг Ури, пряча тринадцатого красавца обратно в карман.

Я удивился – зачем надо скрывать от фрау Инге, что он нашел ключ? Мы же сами долго морочили ей голову, чтобы она его поискала у себя, а она утверждала, что уже два года, как она в глаза его не видела? Почему же не обрадовать ее, что ключ нашелся? А вдруг Дитер прав, и Ури нашел в подвале еще какое-нибудь сокровище и хочет его тайно забрать себе? Ури как будто прочитал мои мысли, – он внимательно посмотрел мне в глаза и хитро прищурился:

– Может, тебе следует поклясться на крови, что ты не проболтаешься, а?

Инге

Инге выключила посудомоечную машину, но не стала ее разгружать, а только приоткрыла дверцу, чтобы выпустить пар. В замке было очень тихо: отца не было слышно, Ури, пристроившись у бюро в ее спальне, углубленно чертил что-то на большом розовом листе миллиметровки, принесенном недавно Вильмой. Мимо окна, небрежно приминая опавшие листья, прошла фрау Штрайх, направляясь к своему фольксвагену. Почувствовав на себе взгляд Инге, она полуобернулась и сверкнула в сторону кухонных окон то ли испуганными, то ли просто настороженными глазами за стеклами очков.

«Это она из-за вчерашнего! – сообразила Инге. – Вся деревня, конечно, уже знает. К чему они, интересно, нас уже присудили – к смертной казни, к остракизму или, наоборот, тихо радуются унижению Дитера-фашиста? Ведь они недаром так его прозвали...»

Сегодня трудно было поверить в правдоподобие вчерашнего вечернего представления, так стремительно и беспощадно срежиссированного Ури. Выслушав рассказ Клауса о событиях в кабачке, Инге еще по дороге домой мудро решила не заводить разговора с Ури о его дикой выходке, если он не заговорит с ней об этом сам. А он не заговорил, и вчерашний инцидент застрял между ними необсужденным и неприрученным чудовищем.

Обманчивый покой в замке не мешал Инге остро чувствовать всю зыбкость ее маленького мирка, готового в любую минуту рассыпаться, словно карточный домик, под натиском внешних и внутренних сил. Не говоря уже о реальной угрозе, произнесенной на прощание Рупертом Вендеманном, были и другие – менее очевидные, но не менее реальные. Инге была уверена, что Ури от нее что-то скрывает. Он так избегал смотреть ей в глаза, так неумело увиливал от прямых ответов, так многословно, почти заискивающе болтал о всякой ерунде, что у Инге не было сомнения в какой-то непонятной, идущей у нее за спиной тайной игре. Она не могла бы сказать, что это за игра, против кого ведет ее Ури и кто его союзник. Она только знала, что все пространство заполнено туго натянутыми нитями невидимых паутин, в которых очень скоро, – может быть, прямо сейчас, – кто-то, – может быть, именно она, – обречен запутаться и пропасть.

Она не могла ни о чем спросить Ури: с той минуты, как она рассказала ему всю правду о Карле, он стал для нее непроницаем. Он и свиней умудрился забить собственной рукой, и удрал на рассвете, не дождавшись, пока она проснется, и все это только для того, чтобы тайно от нее плести свою паутину. Инге дошла уже в своих подозрениях до такого безумия, что готова была вообразить, будто вчерашний фарс с газовой камерой Ури разыграл специально для того, чтобы скрыть от нее то, чем он был занят весь вчерашний день. «Что за глупости! – мучительным усилием воли остановила она опасный разбег собственных мыслей, – как он мог бы такое спланировать? Тем более, что еще неизвестно, чем за это удовольствие придется расплачиваться».