Готический роман. Том 2

– Да и антисемитизм ли это? – воздел руки Ян. – Он ведь всего-навсего хотел открутиться от собственного еврейства…

«…а это, в конце концов, желание вполне простительное», – процитировал про себя Ури, чувствуя, как холодная рука сжимает сердце. Это место из дневника Карла произвело на него сильное впечатление, и он хорошо его запомнил, – там все было именно так. Разве что вместо «откреститься от своего еврейства» Ян сказал: «открутиться». Зато все остальное повторил точно, особенно про два портрета, наклеенных рядом. Да нет, это просто случайное совпадение. Кто, кроме Ури мог прочесть дневник?

Ури прижал локтем свою неразлучную рабочую сумку, чтобы ощутить прикосновение лежащей в ней жесткой пачки листков. Все было в порядке, листки были на месте, разве что кто-нибудь их подменил. Правда, неясно, зачем. Преодолевая настойчивое желание открыть сумку и взглянуть на шифрованные страницы дневника, Ури постарался сосредоточиться на чем-нибудь другом, например, на том, что говорил Ян. А Ян увлекся своим рассказом:

– …эта революция в Дрездене только называлась революцией. Был там робкий мятеж, скорей, сотрясение воздуха, чем реальное восстание. Когда прусские войска подошли к Дрездену, революционная армия рванула оттуда, наложив со страху полные штаны. Но восставшие и прусской армии не дождались бы, они бы разбежались еще раньше, если бы на их голову их не возглавил русский богатырь Мишель Бакунин. Кто-нибудь из вас о нем слышал?

– Не тот ли это Бакунин, который боролся с Карлом Марксом за первое место в «Интернационале»? – вдруг оживился ископаемый старец, до того мирно дремавший на диване, уронив голову на плечо преподобного Харви.

– Тот самый! – обрадовался Ян. Он говорил легко и вдохновенно, никогда раньше Ури не видел его в таком приподнятом настроении:

– Именно на него кивают некоторые биографы Вагнера, пытаясь объяснить, зачем главному дирижеру дрезденской королевской оперы, изрядному трусу и прожигателю жизни, понадобилось губить свою карьеру на баррикадах.

– И зачем же? – перебила Яна Лу, но он не рассердился, он был слишком захвачен волной собственного красноречия.

«Неужто слишком много выпил?» – подумал Ури.

– А затем, что он был влюблен в Бакунина.

– Как это – влюблен? Он же был ужасный бабник! – ворвалась в беседу молчавшая до сих пор супруга профессора де Витри.

– Он пытался выглядеть бабником, но кем он был, вовсе неясно. А вот Бакунин никогда бабником не был. Он избегал женщин, зато его всегда и всюду сопровождал очередной молодой друг, страстно увлеченный его революционными идеалами. Известный пианист Адольф Райхель даже оставил ради Мишеля молодую жену и довольно долго следовал за ним по всей Европе.

– Неужели вы хотите сказать, что Бакунин был гомиком? – окончательно сбилась с толку Лу.

– Что-то, во всяком случае, было у него не в порядке. И хоть многие дамы были от него без ума, за ним не числится ни одной любовной авантюры, ни одной романтической истории. А ведь он был бретер, лихач, нарушитель приличий.

– Но всем известно, что Бакунин был женат и имел детей! – с некоторой обидой воскликнул преподобный Харви.

– Ах, лучше не упоминайте этот брак! Семейная жизнь Мишеля – это отдельный сюжет. И дети были не его, а его друга и соратника Карло Гамбуцци, с которым его жена Антония открыто жила при молчаливом согласии супруга.

– Почему же об этом никто нигде не писал?

– В те времена открыто признаться в таком было невозможно. И жить с этим было опасно. Но сам-то Мишель знал правду о себе. И становится понятным, почему этот синеглазый красавец, этот просвещенный аристократ, сын богатых и знатных родителей, как безумный, метался по Европе от мятежа к мятежу. Похоже, он искал случая умереть красиво. И, кажется, именно этим он покорил плебейское сердце крошки Вагнера.

«Я что, схожу с ума?» – содрогнулся Ури. – «Я же это только что прочел, может, выраженное чуть иначе, но по смыслу то же самое. Или такой подход просто стал теперь общим местом, и все это знают?»

Однако недоуменный интерес, с которым присутствующие слушали Яна, скорей, говорил о том, что его трактовка нетривиальна и непривычна.

– Об этом где-то можно почитать? – спросил Ури, смутно надеясь, что Ян назовет какую-нибудь неизвестную ему немецкую книгу, которую он сможет найти у себя в университетской библиотеке, чтобы развеять это наваждение. Но нет, в ответ на его вопрос Ян только рассмеялся счастливым гордым смехом:

– Не думаю, чтобы кто-нибудь из исследователей жизни Вагнера решился изложить столь самоубийственный вариант. Ведь за такое осквернение святыни верные последователи вполне могли бы побить отступника камнями.

– Вы хотите сказать, что построили эту теорию единолично и без соучастников? – ископаемый старец, окончательно пробудившись, гневно уставился на Яна.