Готический роман. Том 2

Жюли и фройляйн Юта взяли у Мастера балахоны, но не успели их надеть – вдруг раздался странный заунывный звук, похожий на рыдание, и они замерли, прижимая к груди белые складки ткани. Воздух наполнился вибрацией, исходившей со всех сторон. Казалось, завихряются и пульсируют все предметы, находящиеся в зале: оконные стекла, картины на стенах, затененные абажурами лампы в дальних углах.

В такт этой вибрации задрожала душа Марты, – и руки, и ноги, и соски, и жилки на шее, и в памяти ее, как в кино, замелькали все непоправимые беды ее жизни. Затрепыхалось сердце, закатилось куда-то вбок, оставляя в груди огромную, необъятную пустоту, в глазах зарябило, ноги подкосились, и наступила полная тьма.

Когда Марта очнулась, ни Мастера, ни людей в балахонах в зале уже не было. Луч над алтарем погас, и только высокий светильник под оранжевым абажуром отбрасывал зыбкий световой круг на ковер, на котором она лежала. Она с трудом подняла голову, и ее плохо сфокусированный взгляд наткнулся на склоненное над ней озабоченное лицо фройляйн Юты. Когда та заметила, что Марта пришла в себя, ее губы чуть заметно шевельнулись, но голос прозвучал так слабо, что Марта была не уверена, не ослышалась ли она:

– Значит, и ты услышала космический зов?

– Космический зов? – повторила за ней Марта, словно пробуждаясь и выныривая на поверхность из темной пучины.

Зрачки фройляйн Юты расширились:

– Раз ты слышала этот зов, значит и ты будешь допущена.

Марта приподнялась было на локте, но голова сильно закружилась, и она рухнула на ковер, чувствуя, как вокруг снова начинает звенеть и пульсировать воздух. И все же шепот фройляйн Юты прорвался сквозь звон и вибрации:

– Видишь, космические силы не хотят отпускать тебя. Но ты не бойся, в конце концов они принесут тебе избавление и покой.

Всю обратную дорогу Марта, заткнув уши пальцами, валялась на заднем сиденье, но звон и дрожание воздуха преследовали ее. Чтобы избавиться от этого наваждения, она стала вспоминать лечебные сеансы в клинике доктора Шлинка.

Комната там была не такая огромная, как зал у Мастера, но все же большая, и окна в ней были всегда наглухо закрыты и занавешены тяжелыми шторами. Когда в нее набивалось много народу, становилось очень душно, и в голове все мешалось от тесноты и от сладкого курева душистых трав, которое дымилось в маленьких прозрачных чашечках, развешанных вдоль стен. По знаку доктора Шлинка где-то под потолком возникала красивая музыка, заслышав которую все начинали петь хором, держась за руки и раскачиваясь в такт пению. Свет в комнате медленно угасал, и только огоньки в прозрачных чашечках освещали ее разными цветами, отчего душа Марты высвобождалась и возносилась все выше и выше, а ноги все слабели и слабели. Совсем обессиленная она валилась на пол и начинала кататься вместе с другими, которые тоже падали рядом с ней и тоже катались, сцепляясь по двое и по трое. Все мелькало и кружилось перед глазами, беды отступали, и на сердце становилось легко и прозрачно.

Но все это было раньше, а теперь доктор Шлинк умер, ушел навсегда, и некуда ей больше ходить, не к чему прислониться. Никого, никого у нее нет! От этой мысли у Марты перехватило дыхание, и из горла вырвался громкий стон, который ей самой напомнил собачий вой.

– Что с тобой, Марта? – испуганно спросила фройляйн Юта. – Тебе плохо?

– Плохо мне, плохо! – запричитала Марта.

– Почему? Ведь ты услышала космический зов и допущена!

– Не нужен мне ваш космический зов! Я не хочу быть допущена к вашему Мастеру, я хочу назад, к доктору Шлинку!

И, утирая нос мокрой ладонью, она стала рассказывать фройляйн Юте про доктора Шлинка:

«Хоть комната была большая, там всегда было душно, так много народу туда набивалось… В свечной воск были подмешаны душистые травы, от них голова начинала кружиться, кружиться… Сперва мы брались за руки и пели хором… мы раскачивались все вместе и пели, пели, пели, пока не становились все, как один человек, как будто у нас на всех был один голос. Ноги у нас слабели, и мы падали на пол, все вместе, как попало – кто на колени, кто ничком, и начинали кататься по полу и друг по другу… и к нам приходило озарение, и мы уже не знали, где чьи руки, где чьи ноги… Иногда кто-нибудь клал руку мне на грудь или между колен… Клал мне руку… кто-нибудь… и тогда…и тогда…»

Мысль о невозвратности того восторга, который переживала она на сеансах доктора Шлинка, пронзила сердце Марты, она закатилась в рыданиях и стала биться головой о холодный металл дверцы. Фройляйн Юта резко остановила машину и, пересев к Марте, обняла ее трясущиеся плечи:

– Ну не надо так, не надо. Пора уже забыть твоего доктора Шлинка, – забормотала она, поглаживая спину Марты ласковой теплой ладонью. – Он умер, и никакими слезами его не вернуть. Зато теперь ты наша. Теперь ты станешь ходить к Мастеру и найдешь себе там новых друзей.