Готический роман. Том 2

Ури, который и после трех лет жизни в Германии сохранил израильскую привычку спать в одной майке без трусов, воспользовался этим, чтобы не впустить Лу в комнату. Он в притворном ужасе замахал руками и для большей выразительности прокричал свистящим шепотом:

– Только не входите, я не одет!

Лу состроила бесшабашную гримаску: «Мол, ну и что? Мы и не такое видели!», но все же прикрыла дверь снаружи и прокричала из коридора:

– Одевайтесь и выходите! Брайан там с ума сходит от беспокойства!

Ури глянул на часы и не поверил своим глазам – было без двадцати одиннадцать. Неужто он так углубился в разгадку этой долго не поддававшейся головоломки, что даже не слышал звонка на завтрак? Тут же ужасно захотелось есть, но овсяная каша была уже недосягаема, оставалось только дождаться сухих бисквитов утреннего чаепития.

Когда зазвенел колокольчик, призывающий к чаепитию, Ури, уже полностью одетый, метался по комнате в тщетной надежде найти хоть какой-нибудь уголок, в который можно было бы спрятать расшифрованные и нерасшифрованные страницы дневника Карла. Собственно, он с самого начала знал, что мечется напрасно и что никакого укромного уголка в его келье нет и быть не может, но деваться-то было некуда – вот он и метался. И в конце концов решил таскать всю эту весьма пухлую пачку с собой – его лично вряд ли кто-нибудь станет обыскивать. Перебросив через плечо ремень рабочей папки с дневником Карла, он через три ступеньки рванул вниз по лестнице на зов колокольчика.

Когда он вошел в гостиную, все уже были в сборе: Брайан разливал чай, музыкальная троица оживленно шепталась за своим столиком у окна, парализованная вдова нашла очередную жертву среди ископаемых старцев, американцы у камина весело хрустели бисквитами. Ветреная Лу Хиггинс тоже нашла себе новую жертву – она стояла, облокотясь на рояль, и, позвякивая браслетами на лодыжке, очаровывала высокого, седого, но моложавого господина, которого Ури до сих пор ни разу не видел. Молодцеватый господин был явно склонен обольщаться, тем более, что сегодня Лу была не в шортах, а в смело декольтированном мини-сарафане, который оттенял ее прелести даже более заманчиво.

Но Ури не успел прислушаться к их беседе – его отвлек сфокусированный на нем магнетический взгляд Брайана. Маленький библиотекарь, не смея отойти от своих чайников, буквально умолял Ури подойти к нему. Ури взял чашечку с подноса, подумал секунду и взял вторую:

– Брайан, можно пойти против правил и налить мне две чашки кофе? – попросил он. – Раз уж я проспал завтрак, хоть кофе попью вволю.

На это полуобъяснение, полуоправдание Брайан ответил трепетом ресниц и советом поспешить к столу у камина, чтобы запастись бисквитами, пока американцы все не сожрали. Ури поблагодарил и отправился к камину, слегка угнетенный невольным чувством вины: он не мог позволить себе вознаградить Брайана рассказом о том, как замечательно работает написанная им схема шифровки – ведь по его версии у него только-то и была прочитанная Брайаном страничка.

Перегнувшись через плечо Джерри, Ури ловко подхватил корзинку с остатками бисквитов и, пренебрегая градом протестов, унес ее на свободный столик, приютившийся в царственной тени рояля. Прямо перед его глазами покачивалась в такт игривому перезвону браслетов вертлявая мальчишеская попка Лу, а над ее русой гривкой на Ури смотрело тронутое легким загаром выразительно арийское лицо – длинное, с сильными челюстями и крупным прямым носом. Хоть Ури и устал, он не мог увильнуть от выполнения своей главной обязанности – одним глотком прикончив кофе, он стряхнул в корзинку налипшие на пальцы бисквитные крошки и бесцеремонно втерся между Лу и ее собеседником.

– Надеюсь, вы не американец? – сказал он весело и непочтительно, хоть новый гость был лет на пятнадцать старше его.

– А что? – спросил тот, не сознаваясь, откуда он.

– Я устал быть в меньшинстве, – пожаловался Ури, – они съедают за чаем все бисквиты. – Лу захохотала, демонстрируя ровные зубы и ямочку у основания горла.

Новый гость, вторя ей, засмеялся глубоким смехом человека, который хорошо знает, с какой стороны хлеб намазан маслом.

– Нет, я не американец, – утешил он Ури. – Но и к европейцем меня причислить трудно – я из Чехословакии. Так что за сохранность ваших бисквитов в моем присутствии поручиться нельзя. – И добавил уже другим, официальным голосом, содержащим в себе вопрос: – Профессор Ян Войтек, специалист по архивному хранению документов.

– Ульрих Рунге из Саарбрюккена, не профессор, – ответил на его немой вопрос Ури и удивился неожиданной искре, вспыхнувшей в холодных серых глазах чеха. Чем он так его задел? Искра погасла так же мгновенно, как и вспыхнула – расширившиеся было зрачки вернулись в ординарную точку. Ян Войтек полюбопытствовал вежливо и равнодушно:

– «Непрофессор» из Саарбрюккена? Что же вы там делаете?

– Учусь.

– Все-таки в университете?

В его вопросе Ури послышалась нотка заинтересованности, или ему просто почудилось?

– Вы там бывали?

– Я? – изумился Ян. – В Саарбрюккене? Я же вам сказал, что я из Чехословакии!