Готика Белого Отребья

- Это была всего лишь тонкая бумажная обложка. И было совсем не больно. Но в ту же секунду, как она ударила меня, в голове у меня что-то вспыхнуло, и я поняла, что мой муж - Бифф - бросил меня. И как бы то ни было, я больше никогда его не виделa.

Писатель счёл это предзнаменованием, но тут же отверг эту мысль. Однако следующий вопрос, который он задал, был вполне уместен:

- Что это была за книга?

- Книга? А, чё-eрт, простое название какое-то… «Смерть молочника», «Смерть мороженщика», или «Смерть…»

Писатель пристально посмотрел на женщину.

- Может, «Смерть коммивояжёра»?

Она щёлкнула пальцами и воскликнула:

- Да! Точно! Она!

Возможно, его отказ от предчувствия был сделан слишком поспешно.

- Как странно. Это пьеса Артура Миллера, одна из самых важных в истории Американской литературы. Исчезновение - там центральная тема, - и тут он понял, что его замечание было ужасным. - Мне очень жаль это слышать, мэм. Какое, должно быть, было ужасное время, потерять мужа сразу после рождения ребёнка.

Женщина хлопнула в ладоши и расхохоталась так резко, так громко и неистово, что Писателю стало неудобно.

- Мистер, когда этот кусок вечно бухого дерьма с вялым членом меня бросил, это был подарок свыше! Если когда-либо человек мог быть более бесполезным, чем корзина для пикника, полная дерьма опоссума, то это был он! Я так сильно веселилась в тот день, что у меня до сих пор похмелье! Че-eрт! Единственный раз, когда у этого козла был нормальный стояк, чтобы кинуть мне палку, была ночь, когда он обрюхатил меня Сноуи… а я даже не кончила тогда!

Вот это я называю избытком деталей, - подумал Писатель. Прежде чем он успел сказать что-либо ещё, Хэйзел резко поднялась на цыпочки, отчего её грудь стала ещё шире. Она посмотрела налево и крикнула:

- Портафой!

Рядом с Писателем, словно по волшебству, возник худой пожилой негр в белых манжетах, белом галстуке-бабочке, чёрных брюках и чёрном жилете.

- Проводи джентльмена в шестую комнату, - сказала она и протянула ему ключ. - Такой знаменитый писатель, как он, заслуживает комнаты с лучшим видом!

- Я... Я… не настолько знаменит, - вставил Писатель.

- Чушь, - сказала женщина. - Спасибо, что выбрали нашу гостиницу, а когда эта распутная, дрянная дочка вернётся с работы, я скажу ей, что вы здесь.

- Спасибо, было приятно познакомиться, - сказал Писатель, после чего она подмигнулa и улыбнулaсь так, что еe можно было бы назвать “скользкой”.

Высокий носильщик тащил самую тяжелую сумку Писателя; на вид ему было около восьмидесяти.

- Мистер Портафой! - встревожился Писатель. - Позвольте мне взять её.

- Я и слышать об этом не желаю, сэр. Если вам будет интересно, то я открываю двери, обслуживаю столики и ношу сумки с тех пор, как “Lucky Lindy” пересёк Атлантику.

Ближе к девяносто, - понял Писатель, когда вспомнил о Чарльзе Линдберге[10].

- Следуйте за мной, сэр.

Прежнюю шикарность отеля можно было заметить невооружённым взглядом. Когда-то дорогой ковёр, превратился в потертую, потрепанную тряпку; обои, давным-давно бывшие элегантными и с византийским рисунком, теперь выгорели и во многих местах покрылись пятнами плесени. Писателю пришло в голову тревожное дежа-вю, но он тут же понял, что вполне мог быть здесь гостем в туманном прошлом, но он не помнил этого. И… Надеюсь, это правда, - подумал он без всякой причины. Он поднялся следом за портье по скрипучей лестнице и по своей навязчивой привычке считал каждую ступеньку, не удивляясь, что они закончились на тринадцати. Почему в столь большом мотеле нет тринадцатой комнаты, когда на большинстве лестничных площадок тринадцать ступенек? По тринадцати ступеням, ведущим к виселице, поднялся осуждённый, - зазвучал в его голове стишок. На тринадцатый день месяца, особенно по пятницам, поездки стали реже. Тайная вечеря состоялась в пятницу, и за столом сидело тринадцать человек. Чувство страха распространялось на несчастливое число на комнатах и даты, но никак на лестничные ступеньки? Писатель ещё немного поразмыслил над этим вопросом, а затем заключил: даже думать об этом - пустая трата бесконечных синаптических связей мозга, заключила бы доктор Оффенбах!

- Надеюсь, у вас была приятная поездка, сэр? - cпросил Портафой, ведя Писателя в затхлый, темный коридор.

Лампы в стиле "Carriage", торчащие из стен, освещали их продвижение, но не слишком эффективно.