Готикана

Они продержали ее шесть месяцев.

Но не позволили ей увидеться с матерью в том же институте просто на случай, если это негативно скажется на ее выздоровлении.

До этого момента.

Вад молча сидел рядом с ней в стерильной палате, а она с надеждой смотрела на мать.

Селеста Клемм тупо уставилась на него.

Вад вспомнил, как встретил ее много лет назад, когда искал фиолетовые глаза, о существовании которых даже не подозревал. Тогда она была ошеломлена, потерялась в своих мыслях, но говорила с ним о своей дочери, о мимолетных моментах, когда любовь так ярко сияла в ее глазах, что внутри у Вада потеплело.

Теперь ей стало хуже.

— Мама, — Корвина дрожащей улыбкой протянула ей руку через стол в палате для встреч. — Ты ведь помнишь Вада, верно? Он приходил к тебе некоторое время назад.

Ее мать не ответила, ее шизофрения и недавнее слабоумие заставляли ее теряться в собственной голове. Вад знал, что это один из самых больших страхов Корвины, что она в конечном итоге станет такой же, как ее мать, и однажды она больше не узнает его.

Он был достаточно реалистичен, чтобы признать, что это может произойти. Он также знал, что, если у нее появятся симптомы, достаточные для того, чтобы вызвать беспокойство у врачей, он свернет горы, в поисках помощи и поддержки, в которой она будет нуждаться, чего никогда не получала ее мать. И если когда-нибудь она действительно забудет его, он останется ее горой и будет поддерживать ее цветение всеми своими чувствами к ней.

Они продержали ее шесть месяцев.

Она принадлежала ему, сейчас и на всю жизнь, и если существует загробная жизнь, то, возможно, и в ней тоже.

По крайней мере, сейчас ее врач не беспокоился. Она все еще иногда слышала Мо, но редко. Время, проведенное в Веренмор, по какой-то причине пробудило ее подсознание. Или, может, это было вовсе не ее подсознание. Может, она была немного потусторонней, как Старушка Зельда. Он не знал, и, честно говоря, ему было все равно. Для мальчика, у которого никогда ничего не было, Веренмор был для него всем на протяжении десятилетий. То, что он оставил Университет ради нее, говорило ему о его чувствах больше, чем что-либо другое. Она была важнее.

— Мама, — Корвина встала, подошла к матери и опустилась на корточки, два поколения красивых женщин с волосами цвета воронова крыла и фиолетовыми глазами смотрели друг на друга. — Мы с Вадом теперь вместе. Мы приехали к тебе на мой день рождения.

Ее мать посмотрела на него, что-то, возможно, проникло в ее разум.

Вад позволил ей насытиться его взглядом. Его уважение к Селесте Клемм было необычайным. Как она боролась со своей семьей, чтобы родить ребенка, потеряла свою любовь самым ужасным образом и все еще воспитывала дочь, полную любви, сердца и доброты, в то время как борьба с собственным разумом была подвигом, который могла совершить только самая любящая, смелая женщина. И Селеста, возможно, поддалась голосам в своей голове, но ее любовь к дочери все еще где-то привязывала ее сердце.

— День рождения, — пробормотала она, и улыбка, которая расколола лицо Корвины, стоила всего пребывания в гребаном институте.

— Да, мама, — Корвина сжала ее руки, ее фиолетовые глаза были полны любви. — Сегодня мой день рождения.

Селеста продолжала смотреть на него.

— Мальчик. Нашел.

— Да, Селеста, — наконец заговорил Вад, обращаясь к ее матери. — Я тот самый мальчик, который спрашивал вас о ней много лет назад.

— Мальчик. В безопасности.

Вад наклонился вперед, его слова были обещанием, которое, как он надеялся, достигнет ее и даст ей немного покоя.

— Да, я буду охранять ее. Теперь вы можете быть спокойны.

Ее мать посмотрела на Корвину, поднимая прядь ее волос.

— Ворон.

Корвина начала всхлипывать, и эмоции сдавили горло Вада, богатство связи и любви между ними было настолько ощутимо в палате, что он чувствовал, как оно пульсирует на его коже. Несмотря ни на что, Селеста Клемм любила свою дочь больше, чем кто-либо когда-либо любил своего ребенка.

— Я люблю тебя, мама, — задохнулась Корвина, обнимая мать за шею. — Я так сильно тебя люблю.

Селеста осторожно обняла дочь, ее фиолетовые глаза остановились на Ваде.

— Ворон, — повторила она, прежде чем ее глаза затуманились, и она ушла в себя.

Корвина наконец отпустила ее, вытирая щеки, и подошла к нему.

— Мы уезжаем, мама. Я скоро приеду к тебе.

Селеста оставалась в себе.

Вад подхватил Корвину на руки и вывел в коридор, за окном бушевала непогода.

— Думаешь, нам следует подождать, пока буря пройдет, прежде чем мы уедем? — спросила она, ее глаза слегка покраснели и опухли.

Вад притянул ее ближе.

— Несколько часов.

Она кивнула, ее губы дрожали, а сияющие фиолетовые глаза смотрели на него.

— Я не хочу тебя забывать, — прошептала она, вцепившись в его куртку. — Не хочу оставлять тебя одного, не так.

Любовь к этой девушке, этой хрупкой, маленькой девушке, которая коснулась его глазами и вдохнула магию в его мир, росла в нем, переполняя. Он прижался поцелуем к ее дрожащим губам, затем поцеловал ее милое колечко в носу, которое было одной из его любимых вещей, кусочком серебра на ней.