Готикана

Все еще держа подсвечник при себе, она направилась к лесу и повернула налево, к руинам. Она никогда не была здесь в лесу по ночам, но, направляясь к месту назначения под звуки леса и его обитателей, чтобы составить ей компанию, она почувствовала, что расслабляется. Ночной лес был таким же, как и в ее родном городке. Насекомые ночи щебетали, напоминая, что она не одна в мраке. Летучие мыши летали над головой, занимая места в свой час. На каждом счете три ворковала птица.

Раз, Два, Ку.

Корвина шла в ногу с воркованием, касаясь коры деревьев на своем пути в знак приветствия, молча благодаря их за то, что они приютили ее, когда она двигалась под приглушенным светом луны.

Через несколько минут показались руины, ее место покоя, и она почувствовала, что улыбается.

И тут она замерла.

Потому что в ее одиночестве на одной из сломанных скамеек сидел крупный мужчина, рядом с ним на земле лежал брезент. Он поднял глаза, когда ветка хрустнула под ее ногой, его серебристые глаза обожгли ее, останавливая на месте в нескольких метрах.

— Ты, должно быть, шутишь, — пробормотал он, его голос разнесся в открытом пространстве между ними, когда он полностью повернулся к ней. — Какого черта ты здесь делаешь?

Корвина сглотнула, ее пальцы крепче сжали подсвечник.

— Я прихожу сюда все время.

— Я имел в виду, — пояснил он, кладя что-то металлическое в руку на скамейку рядом с собой, — Что ты здесь делаешь в такое время ночи?

Она не хотела рассказывать ему о своем кошмаре. Она даже не обработала его сама. Поэтому рассказала ему правду, насколько могла.

— Я не могла уснуть.

— И решила, что прогулка по лесу посреди ночи будет самым логичным решением? — потребовал он яростным тоном.

Почему, черт возьми, он злился, тем более что делал то же самое, что и она? Уф, она ненавидела конфронтацию. Ну, она была свободным человеком, и это место не принадлежало ему, так что он не мог ее остановить.

Корвина проигнорировала его, решив просто пойти на свое место — к перевернутому камню, который когда-то был частью стены рядом с захоронениями. Камень раскрошился таким образом, что место было достаточно большим, чтобы она могла сесть и откинуться назад, с видом на разбитый фонтан спереди, к счастью, подальше от странного одноглазого дерева, могил за спиной и груды мебели, включая пианино справа от нее.

Она чувствовала на себе его взгляд, когда села на камень и положила колоду карт на колени, полностью игнорируя его. Услышав, как он начал что-то делать на пианино, звук металла, ударяющегося о что-то твердое, пронизывал тишину, она оглянулась, слишком любопытная, чтобы сопротивляться. Он сидел на скамейке, которую, вероятно, вытащил из кучи мебели, с какими-то плоскогубцами в руке, вынимая что-то внутри пианино, которое выглядело древним.

— Это твое? — спросила она, не в силах сдержать вопрос.

Его рука замерла, прежде чем он достал еще один кусочек чего-то внутри пианино.

— Нет, — коротко ответил он. — Он был здесь с другим барахлом.

Она прикусила губу.

— И ты его ремонтируешь?

Серебро слилось с ней.

— Да.

— Я ничего не знаю о пианино, — сказала она, глядя на его руки с инструментом.

Вот почему у него мозолистые ладони.

Он долго смотрел на нее, прежде чем опустил взгляд на ее колени.

— Это карты таро?

Корвина почувствовала, как ее губы приподнялись в улыбке, поглаживая карты.

— Они принадлежали моей матери. Она научила меня читать их.

Она достала карты и начала тасовать.

— И ты веришь в то, что они говорят? — тихо спросил он, его глубокий голос был полон любопытства. — В судьбе?

Корвина пожала плечами, откинулась на камень, расслабляясь со знакомой тяжестью карт в руках и движением их тасования.

— Я считаю, что они хороши как проводники, а не как руководства. — одна карта упала. Она продолжала: — Они могут направлять и давать ощущение направления в чем-то, но не точные детали о том, как, когда и что. Это зависит от нашего выбора.

Еще одна карта.

— Интересно, — пробормотал он, седая прядь в его волосах резко выделялась на фоне темноты в лунном свете.

Корвина изучала его в течение долгой минуты, продолжая тасовать, на то, как его выдающиеся брови сосредоточенно рассекали лицо, на квадратный контур его челюсти, усеянной щетиной, на царственность его прямого носа, на сжатые полные губы.

— У тебя очень интересное лицо, хотя и не стандартно красивое, — сказала она, прежде чем внезапно поняла, как звучат эти слова.

Его серебристые глаза столкнулись с ее фиолетовыми, брови, которые были рассечены, поднялись в молчании.

— Я имела в виду это как комплимент, — пояснила она, ощущая, как горит ее лицо, благодарная за темноту, скрывавшую ее, сосредоточившись на действиях своих рук. — У тебя очень привлекательная внешность. Красивое лицо, но необычное. Вот что я имела в виду. Прости, наверное, мне не следовало так с тобой разговаривать.