Готикана

Теперь, сидя в его классе, на последнем уроке, обсуждая все о Дракуле, сон оставался на переднем плане ее сознания.

— Одна из ключевых тем в Дракуле, — сказал Мистер Деверелл, постукивая открытым маркером по доске, — Это женская сексуальность. — его глаза на мгновение скользнули по ней, прежде чем он продолжил. — Написанное в то время это относится к обществу, где женщины были либо полностью целомудренными, обрученными или замужними, либо куртизанками и, следовательно, несущественными для общества в их глазах. В то время явная открытая сексуальность трех женщин вампиров, соблазняющих Джонатана, или Люси, обращаемую на зверя, грубо говоря, любое женское сексуальное выражение являлось табу.

Рия, девушка, которая всегда поднимала руку, сделала это снова.

— Быть может, аспект табу связан с корреляцией женского сексуального выражения с актом потребления крови?

Когда он обратился к ней, Корвина вспомнила яркую картину сна: Вад и его клыки, царапающие изгиб ее груди, каплю крови, которая стекала прямой линией к ее соску, и то, как он выпил ее.

Содрогнувшись от порочности этого образа, Корвина скрестила руки на груди, каким-то образом пряча затвердевшие соски за руками, делая заметки.

Урок продолжался, казалось, целую вечность, прежде чем прозвенел звонок.

— Мисс Торн, Мистер Кинг, Мисс Клемм, — раздался его голос. — Пожалуйста, задержитесь на несколько минут. Я хотел бы обсудить ваши работы с вами лично.

Сердце Корвины заколотилось, когда она увидела, как он сел на стул и достал бумаги из одного из ящиков.

Люди выходили из класса, и она тоже встала со своей сумкой.

— О чем ты писала? — спросила Джейд сбоку, когда Рия подошла к нему первой.

Они вели тихий разговор, он указывал на некоторые вещи на ее бумаге, а она кивала.

— Просто о смерти, — пожала плечами Корвина, зная, что он не задерживает ее из-за работы.

Хотя ее работа была хорошей, она тоже это знала. Она написала о смертях, которые не оставили ответов для живых, в основном о ее отце и всех пропавших людях из Веренмор, которые, без сомнения мертвы после стольких лет.

— Я, пожалуй, пойду в медицинский кабинет. Я плохо себя чувствую.

Корвина сосредоточилась на ней.

— Что случилось? Ты уверена?

Джейд направилась к двери.

— Да. Мне нравится медицинский кабинет. Там... мирно. Увидимся позже в башне.

— Просто дай мне знать, если я могу чем-то помочь, — крикнула ей Корвина, беспокоясь за свою подругу, которая после смерти Троя становилась все более и более замкнутой.

Джейд показала ей большой палец и вышла, оставив ее в классе с Матиасом и Вадом, которые были поглощены разговором. Корвина дала им время и подошла к окнам сбоку. День был темным, черные тучи плыли от зенита к горизонту, покрывая весь пейзаж неизбежным мраком. Крутой утес с этой стороны замка уходил прямо вниз, в темно-зеленое покрывало, и в поле зрения не было ничего, кроме величественных и бесконечных гор и скал.

Звук захлопнувшейся двери заставил Корвину развернуться. Закрыв дверь, Вад вернулся к своему столу и прислонился к нему, скрестив руки на груди, его серебристые глаза были скрыты за очками в черной оправе, соответствуя его полностью черному костюму.

Его глаза медленно, лениво изучали ее с головы до ног.

— Почему ты сегодня была возбуждена в классе?

Корвина схватилась за край сумки, решив получить от него ответы.

— Почему ты притворяешься учителем?

Его брови поползли вверх.

— Я учитель.

— Ты также владелец этого замка, — напомнила она ему.

— Верно, — он поудобнее устроился на столе. — Ты имеешь в виду, почему никто больше этого не знает?

— Да.

— Что я получу взамен за ответы на твои вопросы? — его голова наклонилась в движении, которое она начала узнавать.

Она сглотнула, лента колье прижалась к ее пульсу.

— Меня. Так как ты захочешь.

— Я все равно могу заполучить тебя, как захочу, маленькая ворона, — напомнил он ей, и она поняла, что он прав. — Но мне приятно, что ты предложила. Так что ты получишь ответы.

Боже, иногда он мог говорить как придурок, и это все еще заводило ее.

— Так почему никто не знает? — она прислонилась к окну позади себя, тайно волнуясь от осознания того, что между ней и утесом нет ничего, кроме стекла.

— Это долгая история.

— У меня есть время.

Он кивнул, всаживаясь поудобнее.

— Мой отец заплатил моей матери, чтобы та избавилась от меня. Она бросила меня где-то, и меня отправили в приют для мальчиков, где я пробыл очень много лет.

Ее сердце болело за маленького мальчика, которым, должно быть, был этот мужчина, выброшенный, как мусор.

Он достал сигарету, закурил и глубоко затянулся.

— Однажды, когда мне было тринадцать, из ниоткуда появился старик и усыновил меня. Он отвез меня в свой очень милый дом и сказал, что я его внук. Его сын рассказал ему обо мне на смертном одре. Он сказал, что потратил годы, пытаясь найти меня.

— Это было хорошо с его стороны.

Корвина почувствовала, как в груди стало легче, что история приняла более удачный оборот.

Он мрачно усмехнулся.