Готорн

На уроках истории мистер Беллоуз показывал нам фотографии старой часовни во Франции со сводчатым потолком, исписанным золотыми звёздами на синем фоне. Он лишь наполовину был также красив как этот, потому что этот потолок в действительности был ночным небом. Мы находились в Главном Зале, где обедали и слушали вдохновенные речи Дейм Бекуит. Здесь я принесла клятву защищать Блитвуд — стоять рядом со своими сёстрами вопреки опасности и неудачам. Я почти слышала призрачные голоса девушек и звоны колокольчиков. На некоторое время я прислушалась к своему собственному колоколу, сигнализирующему об опасности, но ничего не услышала. Мой колокол звонил при опасности и один раз о любви, но у него не было звона, говорившего об опустошающей боли грусти, которую я сейчас испытывала. Я лишь слышала, как ветер гремит в зыбкие стекла, свисавшие с покоробившихся направляющих окон. Семь арочных окон, которые вмещали витражные стекла с портретами наших основательниц — семи дочерей колокольных дел мастера — были обращены в рамы стеклянных осколков. Наша поступь захрустела на разбитом стекле, пока мы подходили ближе и рассматривали останки оконного стекла, на котором была изображена Меропа, самая младшая дочь. Верхняя часть её лица была уничтожена, осталась лишь призрачная улыбка, которая теплилась в лунном счете как угасающий уголёк. Я почувствовала, как в мою руку скользнула ладонь.

— Пошли этим путем, Ава. Похоже, Северное крыло осталось по большей части нетронутым.

Она потянула меня в коридор, который вёл к нашим старым классным комнатам. Без открытого неба, там было темнее, но Хелен нашла старую спиртовку в химической лаборатории и заклятием зажгла её. Пламя спиртовки отбрасывало наши тени на подорванные стены. На минуту я подумала, что увидела тень профессора Йегера, с его величавой гривой волос и буйными бровями, читающий нотацию смущённой Дейзи о том, как магия воздуха работает над созданием фигуры из пары ножниц, но затем очертания дрогнули и испарились, когда я последовала за Хелен в главный коридор, где стекло хрустело под нашими ногами, выпавшее из витрин, в которых держались трофеи и фамильные дощечки из старших классов. Теперь я вгляделась в них на фотографиях в рамках, где были запечатлены девушки в длинных платьях, игравшие в хоккей на траве, на бронзовых кубках за стрельбу из лука и колокольный звон, выгравированные именные таблички за первые места в соревновании по латыни — Эбигейл Монморанси 1869, Люсинда Холл 1879, Онория Тхистл 1883… Я обнаружила, что произносила их имена вслух, шествуя вглубь по коридору за Хелен, пока не натолкнулась на одну, от которой встала как вкопанная.

— Хелен! Здесь имя Дейзи! Она заняла первое место в латыни в 1914. Значит, школа ещё не была разрушена до окончания нашего выпускного года.

— Дейзи всегда была хороша в латыни, — сказала Хелен с тусклой улыбкой. Из-за света спиртовки её лицо приобрело зловещий вид, как будто она была одной из тех погибших девушек с фотографий. — Она молодец. Ох, смотри, Долорес победила в конкурсе на лучшее сочинение…

Громкий стук из классной комнаты прервал Хелен. Мы посмотрели друг на друга, затем обе поспешили в комнату. На секунду мне показалось, что мы обе так усиленно думали о Дейзи, что посчитали будто она была здесь, что найдём её сидевшей в первом ряду и занявшей нам места, и ворчавшей на нас за опоздание.

Но комната — класс истории мистера Беллоуз — была пуста. Грохот вызвала одна из тяжёлых карт, бьющаяся об стену из-за тянувшегося сквозь разбитое стекло сквозняка. Хелен подошла к карте, поставила спиртовку на стол мистера Беллоуза и оторвала карту от стены, словно винила её за пробуждение наших надежд. Она стояла, стиснув карту в руках, её спина сотрясалась. Я подошла к ней и обняла её, но она отмахнулась от меня.

— Если бы я не была так ужасна и слушала бы её болтовню о свадебных планах, она сейчас была бы с нами.

— И для неё это было бы лучше? — спросила я. — Мы не нашли никаких… — я собиралась сказать тел, но передумала. — … признаков, что кто-то пострадал во время нападения на школу. Возможно, они сначала эвакуировались. Это могло произойти уже после того, как Дейзи окончила обучение.

Я внимательно осматривала стены, пытаясь найти хоть что-нибудь, что сможет сказать нам, что с Дейзи всё было хорошо — может быть, записка, прикреплённая к пробковой доске, где мистер Беллоуз вывешивал интересные статьи из газет. (И так вершится история, девочки!), в которой говорилось «Уехала в Канзас, чтобы выйти за мистера Эпплби!» Доска была покрыта пожелтевшими вырезками из нью-йоркских газет. Мистер Беллоуз поставил бы дополнительные баллы любой девочке, которая вырезал бы историю, которую он счёл бы «творцом истории», но он был очень пристрастным.

— Распродажа шляпок в «Бест энд Кампани» не имеет исторического значения, — отчитал он Джорджиану Монморанси в первый год нашего обучения. — В отличие от законопроекта, принятого, чтобы сделать убийство птиц ради дамских шляпок незаконным.