Готовность номер один

Мог ли Мешков быть уверенным, что его друг не захочет подвергнуться невесомости в течение нескольких секунд, определить свои ощущения, хотя бы для этого ему и пришлось пойти на сделку со своей совестью. Соблазн большой, когда знаешь, что тебя никто не может ни в чем обвинить. Мало ли по какой причине мог остановиться новый, только, что поставленный двигатель, когда знаешь, что тебя никто не проверит, — ведь еще нет таких локаторов, с помощью которых можно было бы узнать, сам остановился двигатель или его остановили нарочно.

Правда, был здесь и момент риска. Двигатель мог и не запуститься. Ведь не случайно в курс боевой подготовки истребителя не включили упражнения по остановке и запуску двигателя в воздухе. Но Стахов не думал об этом.

Впрочем, все догадки Мешкова могли оказаться неверными…

Между тем самолет Стахова продолжал падать носом вниз. Летчики отсчитывали секунды.

Доктор Саникидзе сел в санитарную машину. Она слегка подрагивала от работы мотора, готовая в любой момент рвануться навстречу беде.

Каждая из этих секунд авиаторам казалась вечностью. Они увидели, как самолет вышел из пикирования. Скорость его с каждой секундой гасла.

«Главное сейчас — действовать последовательно, — думал Мешков, — как сказано в инструкции, и не мешкать. А то ведь может и так случиться, что потом летчика и по чертежам не соберешь». Мысленно он включил зажигание и через пятнадцать секунд открыл стоп-кран.

И вдруг все услышали натужный свист двигателя. Топливо, попав в камеру сгорания, воспламенилось и начало вращать лопатки турбины. Обороты возрастали с каждой секундой. Двигатель запустился. Это произошло, как все потом узнали, на высоте пяти километров. Стахову велели немедленно идти на посадку.

Он еще не успел выбраться из кабины, а его самолет уже окружили летчики, техники, механики. Подошли старший инженер, майор Уваров, заместитель командира полка по политической части.

Сев на борт кабины, Стахов стал рассказывать о происшедшем и о своих действиях. На него смотрели все как на героя. Летчиков интересовало, как планирует самолет с неработающим двигателем на большой высоте. Многие не верили инструкции и думали, что многотонная машина топором пойдет вниз.

— Черта лысого! Пришлось долго идти по горизонту, чтобы погасить скорость, — громко говорил Стахов, и в глазах его горела радость первооткрывателя, — а когда скорость стала гаснуть, я постепенненько переводил самолет на большие углы атаки.

Потом народ разошелся по рабочим местам, и у спарки остались только люди, которые отвечали за постановку двигателя и готовили машину к вылету. Их интересовало, почему все-таки остановился двигатель. Старший инженер велел слить из баков горючее и отправить на исследование.

Мешков наблюдал за Стаховым издалека, пытаясь по выражению его лица узнать, правду говорил летчик или нет. Наконец он не выдержал, подошел к Стахову и спросил:

— Ну что ты, братка, чувствовал во время космического полета?

— То есть? — в глазах Стахова сверкнули настороженные искорки.

— Ну… какое было состояние во время невесомости? Или, как спросил бы Саникидзе: обусловливалось ли это какими-то психическими явлениями?

На этот раз Стахов внимательно посмотрел приятелю в глаза:

— Что ты, в конце концов, хочешь узнать?

Этих слов, сказанных в раздражении, Мешкову было достаточно, чтобы обо всем догадаться.

— Не темни. Нарочно выключил?

— Тс-с. — Стахов приложил палец к губам и оглянулся.

«Ну и циркач», — подумал Мешков. Он не собирался быть доносчиком. Однако ему не нравился поступок Стахова. Выходило, механики напрасно сливали горючее из баков самолета, на котором «остановился» двигатель, а инженеры и техники самым тщательным образом проверяли на стендах агрегаты и системы. Мешкову хотелось подойти к техникам и сказать, чтобы они прекратили пустое занятие.

Во время перерыва он отозвал Стахова в сторонку и, стараясь не глядеть ему в глаза, сказал:

— Знаешь, братка, этот твой трюк не выходит у меня из головы. Тебе лучше признаться бы…

— За кого ты меня принимаешь? — усмехнулся Стахов. — За дурачка?.. — И вдруг лицо его приняло хитроватое выражение. — А если это был порыв? Дерзание! Так, кажется, пишут в газетах о героях. Веление души! Когда-то Чкалова осуждали за то, что он пролетел под мостом. А потом это приводилось как пример отваги и точного расчета. Так что нас, Петро, рассудят потомки. — И он захохотал, довольный собой. Но вдруг оборвал смех, прищурил глаза. — А ты чего, собственно, об этом заговорил. Твоя хата с краю.

— Не совсем, — раздумчиво произнес Мешков. — Ребят пожалел бы. Чего они мучаются, — кивнул в сторону техников, копошившихся на самолете, — ищут неисправность, которой нет.

Стахов примирительно улыбнулся и положил руку на плечо Мешкову:

— Успокойся. Они учатся. Вся наша жизнь — учеба. Об этом тоже пишут все военные газеты. Так что пускай совершенствуются, повышают боевую готовность. В этом есть большой смысл. К тому же они копаются не на боевом самолете, а на спарке. Так что ты на мою психику не дави. Я это не люблю.