Читаем Готовность номер один полностью

А после краткой, а иногда и затянувшиеся беседы Анна Тимофеевна читала нам вслух стихи и прозу Пушкина и Лермонтова (очевидно своих любимых писателей). Мы в это время забывали обо всем на свете и превращались все в слух, сидели смирно, боясь пропустить хотя бы единое слово и наслаждаясь выразительным, будто у чтеца-декламатора, голосом своей учительницы. На всю жизнь запала мне в память начальная строка одной из повестей лермонтовского "Героя нашего времени": "Тамань - самый скверный городишко из всех приморских городов России"... Мог ли я предполагать, что через несколько лет стану лётчиком и судьба забросит меня в эти края, что именно на этом участке земли будут идти кровопролитные бои, что в одном из них мой самолёт подобьют немцы, что моим товарищам по фронту придется с боями освобождать Таманский полуостров от немецко-фашистских захватчиков.

"Вечера у камина" как мы называли между собой эти сборы в школе, были, пожалуй, в зимнее время самым примечательным событием нашей жизни. А вообще-то жизнь небольшого уральского села ничем не отличалась от жизни других деревень России. Жители поздно ложились спать и рано вставали. Электрического света не было. Вечера коротали в работе, при лампах. Размеренную, обыденную жизнь временами оживляли заезжая кинопередвижка да шум моторов изредка проносившихся по тракту автомашин.

Был, правда, случай, внезапно нарушивший спокойствие. Из Перми прикатили на аэросанях двое мужчин в кожаных шлемах и комбинезонах. В сопровождении вездесущих мальчишек они вдруг остановились посреди заснеженной улицы. Механик несколько раз пробовал завести мотор, но тщетно. Собралась толпа. Пришли чуть ли не все сельчане. Наконец мотор застрекотал и аэросани с треском и шумом умчались в морозную дымку. Мы с восхищением смотрели им вслед.

Самолёт я увидел впервые, когда ездил в гости к брату Александру в Пермь. Был погожий августовский день, праздник авиации. С ровной площадки взлетел самолёт У-2, таща за собой планер. Самолёт вскоре сел, а планер ещё долго парил в воздухе.

Плотное кольцо людей окружило самолёт. Я протиснулся поближе, потрогал крыло руками. Думал, что самолёт металлический, и разочаровался: это было дерево, обтянутое полотном и выкрашенное серым лаком.

Первое знакомство с самолётом почему-то в моей ребячьей памяти не оставило заметного следа. Поразили меня лишь лётчики, стоявшие возле самолёта. Были они огромного роста, в кожаных регланах, и оттого казались сказочными, словно пришельцы из других миров.

В отличие от моих сверстников первое знакомство с самолётом не пробудило во мне желание стать лётчиком, хотя дух и захватывало от любопытства. Я просто не осмеливался об этом даже мечтать. Считал, что на самолётах летают какие-то необычные, особенные люди, и это для меня совершенно недоступно.

Учеба в школе подходила к концу. Ребята определялись: кто возвращался домой, а кто думал идти дальше учиться.

На выпускном вечере Анна Тимофеевна мне сказала:

- Учиться бы тебе... Способности у тебя есть. Кое-кто из твоих товарищей едет в техникум. Шел бы с ними...

- Я не против. Надо, однако, спросить у тяти...

Авиатехникум

Тятя одобрительно отнесся к моему желанию поступить в техникум.

- Учиться это дело, - сказал он. - Поможем, чем сможем. Однако больше на себя надейся: работник я сам знаешь какой...

Подоспело время. Собрала мне мать котомку с бельем и харчами. Отец выделил на первый случай три рубля денег. И поехал я со своими товарищами искать счастья в Пермь.

Техникум не выбирали. Кто-то из ребят постарше назвал авиационный. Туда и пошли всей, как говорится, капеллой.

Разместили нас в деревянном одноэтажном доме с длинным коридором. Стали мы готовиться к экзаменам. Допоздна засиживались за книжками. Благо, что здесь имелось электрическое освещение и не надо было экономить керосин, как в Кыласово. Сообща разбирали сложные разделы математики и решали возможные варианты задач.

Экзамены сдал на "хорошо". Ну, думаю, теперь все в порядке. Да не тут-то было. Читаю список принятых в техникум, меня почему-то там нет... Обращаюсь за справкой в канцелярию.

- Тебе шестнадцать исполнилось?

- Нет ещё...

- Вот поэтому и не приняли тебя.

Вышел из канцелярии, ничего перед собой не видя, и заплакал от горькой обиды. Навстречу мне идут два человека: один высокий и тонкий, другой маленький и толстый, как колобок.

Позже я узнал, что это были два закадычных друга - преподаватель физики Бабин, второй заведующий учебной частью техникума Озерков.

- Чего ревешь, словно у Земли украли Солнце? - спрашивает завуч.

Я молчу, душат слезы, потом говорю:

- Не приняли...

- Ай-я-яй! - участливо восклицает высокий мужчина. - Так хорошо отвечал мне по физике, а не приняли... Ты куда смотришь, Кирюха? - обратился он к своему спутнику. - Не порядок это. Или я больше не веду курс физики?

"Колобок" сказал, обращаясь ко мне:

- Приходи завтра с утра, что-нибудь придумаем...

Наутро, в конце заседания педагогического совета, решалась моя судьба, а я, волнуясь, ждал в коридоре своей участи. Наконец дверь распахнулась, и улыбающийся Озерков сказал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное