Готовность номер один

А была Ольга в узкой юбочке и туфельках. Что же делать? Так ведь не полетишь на пилотаж. Не растерялась. Сбросила туфли, поддернула юбку, вскочила на крыло и в кабину самолёта. Так вот и полетела!

Когда вернулась, начальник академии говорит:

— Летаете хорошо! Значит, будете учиться. Перед самой войной окончила Ольга Николаевна инженерный факультет академии и была на фронте командиром эскадрильи истребителей. А теперь она работала инженером-испытателем. Одной академии для этого было явно недостаточно, нужна многолетняя напряженная работа, чтобы приобрести необходимые для лётчика-испытателя навыки. С усердием и большим желанием принимаюсь за любимое дело.

Порядок на новой работе мне очень понравился. Летать можно было сколько хочешь, без ограничения. Все полёты, разумеется, планировались заранее. Но учебно-тренировочные полёты мы планировали себе сами. Планировали, конечно, таких полётов много. Летали с увлечением, почти на всех типах самолётов, имевшихся в отделе: от реактивных машин до вертолетов.

Словом, перед нами открывалось широкое поле деятельности. Летай, если хочешь, на чем хочешь и сколько хочешь!

Мне удалось полетать на всех тренировочных и реактивных самолётах. С превеликим удовольствием летал на МИГ-15, никаких "козлов" больше не было. В самостоятельных полётах наиболее ощутимо и зримо прочувствовал, что такое высший пилотаж на реактивном самолёте. Пересесть с поршневого самолёта на реактивный было приблизительно так же, как с телеги, ехавшей по булыжной мостовой, в комфортабельный автомобиль, идущий по ровному и гладкому асфальтовому шоссе.

Мягкий шум, никаких вибраций и огромная скорость. Реактивный самолёт кажется всесильным, не знающим никаких преград. Лети хоть до Луны, не сбавляя вертикальной скорости. Ощущение такое, будто умная, послушная машина все может, только прикажи…

Среди лётчиков-испытателей, с которыми меня свела новая работа, что ни человек, то яркая, интересная самобытная, по-своему неповторимая, личность. Это, очевидно, объясняется самим характером трудной и опасной работы.

Первым, с кем мне пришлось вместе работать, был Михаил Борошенко. Бывалый лётчик-испытатель, неторопливый, добродушный и очень осторожный, как все испытатели, в полёте: так много риска и опасности выпадает на их долю.

Однажды полетели мы с ним на учебно-тренировочном самолёте. Дал он мне задание лететь по курсу. Я, сидя в закрытой кабине и пилотируя самолёт по приборам, в любое время должен знать, где мы находимся. Для этого по скорости и времени полёта нужно в уме вычислять расстояние, пройденное с заданным курсом. Инструктор дает новый курс. Я должен записать время, отметить на карте точку поворота и продолжать полёт с новым курсом. Так повторялось несколько раз, наконец Борошенко спрашивает:

— Где мы находимся?

— Рядом с аэродромом.

— А ну-ка, открой шторки, посмотри, где мы. Открываю шторки, вижу, летим на небольшой высоте. Неприятное чувство от такой неожиданности. Но Борошенко меня страхует, все время зорко ведет наблюдение за полётом. Местонахождение самолёта определить точно не могу. Под нами какое-то поле. Борошенко приказывает:

— Набирай высоту!

Послушно выполняю команду своего инструктора. С высоты точно определяю:

— Находимся в пяти километрах от аэродрома. Борошенко смеется в наушники.

— Я нарочно завел тебя в поле… Пригодится на будущее.

Потом нам, "новичкам", стали поручать мелкие, второстепенные испытания самолётов. Мне досталось испытание радиоаппаратуры — довольно простое задание. Надо выполнить несколько режимов полёта на различных курсах, во время которых аппараты на земле записывают отсчеты и показания приборов.

Летать следовало на высоте шесть тысяч метров. Перед полётом, проверяя оборудование кабины, я открыл кран кислородного баллона, но не проверил, работает ли кислородный прибор. В воздухе почувствовал некоторую нечеткость мысли. Подумал, что немного устал. Задание выполнил, сел, зарулил самолёт на стоянку. Техник проверяет машину, вдруг кричит мне:

— Почему кран кислородного прибора закрыт?!

— Не может быть…

— Имей в виду, можешь потерять в полёте сознание. И тогда…

— Понятно, венок от месткома…

На этом случае лишний раз убедился я, что в летном испытательском деле нельзя допускать ни малейшей оплошности. Мелочей для лётчика-испытателя не существует: все важное, все главное.

Как-то опять полетел с Мишей Борошенко в тренировочный полёт на реактивной машине. Выполнив задание, уже должен идти на посадку. Вдруг слышу резкий хлопок Встревоженно спрашиваю:

— Миша, что это?!

— Ничего, — отвечает он спокойно. — Иди на посадку! Сел. И уже на земле обнаружил, что нет фонаря задней кабины, где находился Миша. Фонарь сорвало. Опасность угрожала серьезная. И здесь я по большому счету оценил Мишино спокойствие в воздухе. Даже сказал ему об этом. А он мне:

— Имей в виду: первое качество лётчика-испытателя в воздухе — это спокойствие при любом ЧП.

Понял я это и крепче осознал происшедшее, когда мы уже были на земле, целые и невредимые.