Готовься к войне

Клиент, какое-то время шедший спокойно, заметил погоню, занервничал и прибавил. Знаев незаметно проверил крепление ремня. Он несся по мокрой дороге со скоростью двести километров в час, внутри железной коробки, не оборудованной никакими системами безопасности. Кресла, правда, сделаны были на заказ, спортивные, с боковой поддержкой, но ремни здесь крепились к самим креслам; в случае катастрофы банкир вылетел бы в пространство, намертво пристегнутый к сиденью.

— Тормози, — сказал он, не выдержав. — Хватит.

— Отдай рыжую.

— Нет.

Жаров увеличил ход. Знаев затосковал, но взял себя в руки. Подумал, что, если попробует левой рукой выдернуть рычаг ручного тормоза, погоня прекратится сама собой. Правда, электроторговец от неожиданности может сделать какое-нибудь лишнее движение — и тогда всем троим конец.

В потных ладонях эспандер ощущался, как обмылок.

Белоснежный оказался слабоват. Не смог толком оторваться. Хотя имел полный набор спасающих жизнь приспособлений. Подушки безопасности, системы экстренного торможения и прочие хитрые штуки.

Они почти догнали — до цели оставалось двадцать метров, — когда мотор поперхнулся и зазвенел. Машина дернулась, потеряла ход. В голове банкира пронеслись досадливые догадки — шатун обломился, или выкрошились перемычки на поршнях, — он стиснул пальцы, и резиновый бублик выскочил из ладони, прыгнул на колени Жарова, оттуда вниз, под ноги, к педалям — туда, где ему совсем не место. Жаров вздрогнул, выругался. Матерные выкрики смешались с визгом тормозов. «Копейка» пошла боком; потом их закрутило. Банкир уперся ногами и руками.

Медленно, с высоким скрипом, мимо прошел длинный грузовик. Мелькали голые грязные локти шоферюги, поспешно выворачивающего огромный руль.

Вынесло на обочину. Дорога, в середине высушенная толкаемым машинами воздухом, с края была в лужах; здесь их крутануло еще раз, резче. Знаев испытал момент невыносимой беспомощности, обиды на весь мировой порядок со всеми его физическими законами: абсолютно целый и невредимый, он несся навстречу собственной смерти и ничего не мог поделать.

— Пиздец, — сказал Жаров и откинулся в кресле, плотнее прижимая спину.

Первый удар в ограждение пришелся задней частью. Банкиру показалось, что голова оторвалась от шеи. Тонко хрустнули позвонки. Отдалось в ушах. На плечи, на колени обрушились осколки стекол. Лобовое стекло лопнуло, пополам разорвалась приборная панель, алюминиевый пол выгнулся. Перед глазами рассыпались фиолетово-оранжевые фейерверки. Еще раз повернувшись, машина опять протаранила стальной отбойник, на этот раз левым передним боком, поднялась на два колеса. Медленно, со скрежетом, осела. Салон быстро затянуло белым дымом из разрушенного радиатора.

В голове звенело. Реальность рассыпалась, как мозаика. Смутно понимая, что надо выбираться — рванет бензобак, будет шашлык, — Знаев медлил, не понимая, жив ли он, и если да, то насколько. Боялся, что сейчас попробует шевельнуть конечностями — и не сможет. Или, например, кость вылезет из дыры в одежде, голая, острая. Собрался с силами, ударил дверь — не поддалась, заклинило.

Жаров не шевелился, его лицо быстро заливала кровь, ко лбу и переносице прилипло стеклянное крошево.

Отстегнул ремень, хотел повернуться, посмотреть назад, как там третий — Семен, или Степан, но шея не послушалась. Еще раз толкнул дверь, сильнее, и вывалился в лужу смешанного с маслом и бензином антифриза.

Вокруг уже бегали, что-то кричали.

Пополз, потом сел. Ничего не слышал, мало что понимал, но что невредим — понял. Вдали уже мерцали милицейские маяки. Из разбитого окна карабкался Степан, с безумным, белым лицом; ему неловко помогали.

Залитый своей и чужой кровью, пребывая в положении, именуемом детским словом «карачки», Знаев чувствовал не боль, не страх, не стыд даже, он переживал за свою гордость; никогда еще она не была так жестоко уязвлена; хозяин собственного банка, организатор строительства уникального гипермаркета, миллионер, спортсмен и театрал, позорно ползал теперь по грязной обочине и выглядел как средних лет мудила, не справившийся с управлением простейшего автомобиля, попавший в беду на пустом месте, как дурак. И когда над ним склонились, с грубоватой мужской озабоченностью спросили: «Цел?» — он только замахал руками, бессвязно посылая всех на хуй. «В шоке он», — объяснил один заботливый другому, и оба исчезли из поля зрения, а потом постепенно стало исчезать все остальное, пока совсем не исчезло.

Вторник

1. Вторник, 00.00–10.45

Ночь прокатилась бесформенным комом истерик, суеты, телефонных звонков, бешеных проездов по раздражающему обилием ярких огней городу.

Степан сбежал еще до приезда милиции. Жаров живой, — прохрипел он. — Я его осмотрел. Голова сильно разбита, но живой. Мы с тобой — тем более. Так что мне лучше исчезнуть, у меня в семь утра самолет в Челябинск, и вообще… Ты же врач, — возразил банкир, — останься. Какой я, к черту, врач, у меня два завода… Не услышав возражений, уполз в кусты этаким партизаном.