Если помнишь, я жил в Испании. Это было летом 20… года. Мы всей семьёй поселились в маленьком городке Торрокс на Коста-дель-Соль. Как-то так само собой получилось. Знакомые сообщили, что сдаётся на лето большая квартира, цена была сходная, курсы европейской валюты тогда стояли по отношению к нашему рублю весьма нам благоприятные, и мы поехали: обе мои дочери, жена, родственники жены. Море было видно с широкой террасы. Со второй террасы были видны горы. Мне больше нравилось смотреть на горы: четверть века прошло, как я живу в болоте и на равнинах, и всё мне нравится, всё хорошо, но не хватает того, чтобы в окоёме блистала снегами изломанная линия горизонта. Курортная наша программа состояла в том, что каждый день мы спускались версту или полторы к городским пляжам и принимали солнечные и морские ванны. По культурной части мы вечерами ходили в старую часть городка, пуэбло, где гуляли или сидели в ресторанах. Кроме того, мы с женой, как самые непоседливые и неугомонные, совершали с познавательными целями экспедиции в Малагу, Кордову, Севилью. Моя жена позже говорила, что это лето стало самым счастливым временем в её жизни: все были живы, относительно здоровы, наша малышка училась говорить и ходить, жизнь с утра и до ночи была размеренна, проста и понятна, а временами – разнообразна и увлекательна. Она понимала, что это какой-то подарок судьбы, тихий рай между ненастными бурями, что такое время не может быть долгим, но тем оно драгоценней. Я не скажу, что был как-то особенно счастлив или несчастлив. Мне нравились горы на горизонте. Мне не нравился шум машин, не стихавший даже ночами: всё время кто-то куда-то пытался пробраться по узким кривым дорогам Торрокса. Я завтракал и пил вечерний мятный чай на третьей маленькой террасе, у кухни, со старшей дочерью. Ходил к морю, купался в бассейне, играл в теннис с женой (она выигрывала), как мальчишка лазил в чужой сад за улетевшими теннисными мячиками (приносил вдвое больше мячей, чем мы забросили; некоторые мячи, похоже, пролежали многие месяцы под манговыми деревьями). И конечно, читал. Просто так жить я не умею. Вот тогда я и добрался до Исидора Севильского с его «Историей готов».
Два года спустя, осенью 20… года мы с женой были в итальянской Калабрии, гостили у давней моей подруги по восточному факультету. Жили у той самой дороги, по которой готы Алариха шли из поверженного Рима на юг, где-то рядом с тем местом, где Аларих заболел и умер, где был по легенде похоронен; катались смотреть мыс, у которого разбились корабли, нанятые для несостоявшегося переселения готов в хлебную Африку. В Калабрии тоже была терраса с видом на море, были вечерние ужины и мятный чай. За ужином мы обычно говорили о готах. И тогда, отвечая на вопрос умнейшей своей собеседницы, я сформулировал, в первую очередь для самого себя, почему именно готы, почему история готов так меня привлекла. Потому что готы были весьма необычным народом. Люди и народы живут от начала к концу, путешествуют от рождения до смерти, покидают родину и отправляются на чужбину, мечтая когда-нибудь вернуться домой. Но готы жили наоборот, они жили от конца к началу. Они знали, что у них есть родина, когда ещё не были никогда на этой земле, они испытывали один край за другим – тот ли? Здесь ли родина? И ещё, готы были мечтателями. Они грезили о мирной жизни, о бескрайних пшеничных полях, о том, как готские мужчины возделывают тёмные, сочащиеся маслом пашни, а готские жёны в простых деревянных домах поливают молоком русую поросль босоногих готских детей, и светлое солнце над сёлами, и синее небо, и прохладные реки текут, и никто никому не враг. Но всю жизнь, все несколько веков своего достоверного исторического существования готы неистово воевали, не выпуская из рук мечи и не успевая прирасти ладонью к земледельческому инструментарию. Это столкновение тихой мечты с гремящей доблестью породило великую готскую поэтику, воплощённую более в деяниях, чем в словах, но оставившую наследством Европе и Азии многое, если не всё: эпические сюжеты, общественное устройство, государственность и даже архитектуру, не как чертежи, но как идею и вдохновение.